Рецепция Гоголя и векторы развития России
Есаулов И. А. (Москва), д.ф.н., профессор, директор Центра литературоведческих исследований Московского института лингвистики / 2010
В последней главе первого тома «Мертвых душ» возникает известное обращение автора к Руси: «Русь! Русь! Вижу тебя, из моего чудного, прекрасного далека тебя вижу: бедно, разбросанно и неприютно в тебе; не развеселят, не испугают взоров дерзкие дива природы, венчанные дерзкими дивами искусства <...> Открыто-пустынно и ровно все в тебе; как точки, как значки, неприметно торчат среди равнин невысокие твои города; ничто не обольстит и не очарует взора. Но какая же непостижимая, тайная сила влечет к тебе? Почему слышится и раздается немолчно в ушах твоя тоскливая, несущаяся по всей длине и ширине твоей, от моря и до моря, песня? Что в ней, в этой песне? Что зовет, и рыдает, и хватает за сердце? Какие звуки болезненно лобзают и стремятся в душу и вьются около моего сердца? Русь! Чего же ты хочешь от меня? какая непостижимая связь таится между нами? Что глядишь ты так, и чем все, что ни есть в тебе, обратило на меня полные ожидания очи?.. И еще, полный недоумения, неподвижно стою я, а уже главу осенило грозное облако, тяжелое грядущими дождями, и онемела мысль перед твоим пространством. Что пророчит сей необъятный простор? Здесь ли, в тебе ли не родиться беспредельной мысли, когда ты сама без конца? Здесь ли не быть богатырю, когда есть место, где развернуться и пройтись ему? И грозно объемлет меня могучее пространство, страшною силою отразясь во глубине моей; неестественной властью осветились мои очи: у! какая сверкающая, чудная, незнакомая земле даль! Русь!..»
Не хотелось перебирать различные интерпретации этих строк, этого несколько вызывающего и, во всяком случае, совершенно особенного чувства сопричастности автора и предмета его описания. Зададимся лишь вопросом о той сущности, которую Гоголь называет словом Русь? Что это?
Чем это описание отличается от финального, когда вновь появляется подобное обращение: «Не так ли и ты, Русь, что бойкая необгонимая тройка, несешься? <...> Русь, куда ж несешься ты? дай ответ». В свое время, пятнадцать лет назад, я уже рассматривал вектор движения Руси, согласно художественному замыслу Гоголя1.
Как представляется, пространственная горизонталь тела России («ровнем-гладнем разметнулась на полсвета»), преодолевая апостасию — в символе Руси-тройки, должна преобразиться в соборную духовную вертикаль. Именно это преображение и изображается в финале «Мертвых душ». Именно оно и является тем «Божиим чудом», о котором говорится в этом финале. Но это «чудо» имеет отчетливый пасхальный смысл и опирается на православную духовную традицию, согласно которой Русь, «вся вдохновенная Богом», оттого и является необходимым для мира «удерживающим», что вектор ее «пути» как Божий замысел о России («дают ей дорогу другие народы и государства») — это идеал святости (святая Русь).
Согласно этой логике, в финале «Мертвых душ» происходит пасхальное чудо воскресения «мертвого душою» центрального персонажа гоголевской поэмы. Его нельзя «позитивистски» объяснить, ибо остается непроясеннность тайны, но можно понять, однако такое понимание непременно сопряжено с верой в чудо воскресения. Финальное вознесение Чичикова возможно точно так же, как и воскресение русского народа: ведь пасхальность России в «Выбранных местах...» соседствует с убеждением, что «никого мы (русские. — И. Е.) не лучше, а жизнь еще неустроенней и беспорядочней всех... „Хуже мы всех прочих“ — вот что мы должны всегда говорить о себе». Но осознание греховности в итоге приводит к ее преодолению, когда оказывается возможным «сбросить с себя все недостатки наши, все позорящее высокую природу человека», когда — во время пасхального торжества — «вся Россия — один человек». Именно поэтому я и делал вывод, что структура «Мертвых душ» и структура «Выбранных мест из переписки с друзьями» имеет пасхальную основу, которая определяет и их поэтику. В этом же ключе понимается мною и финал «Ревизора», когда — подлинный Ревизор — должен явиться в душе зрителей уже после того, как занавес опустился. Явление этого Ревизора призвано способствовать духовному воскресению зрителей гоголевской пьесы — после их «окаменения» вместе с героями произведения.
В этой же работе хотелось бы поставить другой вопрос. Хотим мы или не хотим, подобная позиция, которую я тезисно обозначил выше, предполагает совершенно определенный вектор движения и России-Руси в целом: от смерти — к воскресению.
Поэтому необходимо разобраться в этом парадоксе. Где та Русь, которую подразумевал Гоголь? Ясно, что в данном случае невозможно говорить о чисто духовной сущности. Ведь речь в «Мертвых душах», помимо прочего, идет и об особом пространстве: «от моря и до моря», о положении автора по отношению к этому пространству — «вижу тебя из моего чудного, прекрасного далека». Можно было бы указать и на другие подобные же маркеры, не позволяющие некорректно сублимировать эту Русь, но ограничимся и этими.
Одновременно нельзя свести эту Русь лишь к так называемой «гоголевской России», тем более, к «николаевской России». Нет, это просто Россия, Россия как таковая, как Русь. Но, в то же время, именно Россия, а не что-либо другое, вместо России.
Где же она, эта Россия как таковая? В каком отношении, например, она относится к нынешней Российской Федерации? Мы обязаны ставить такие вопросы, хотя бы исходя из самой элементарной герменевтической установки. Мы не можем поместить себя — даже если бы весьма желали этого — в пространство гоголевской России. Мы вынуждены исходить в нашем понимании, в нашей рецепции, из той незаместимой позиции в мире, которая дана нам в нашем собственном бытии, здесь и сейчас, в нашем здесьбытии, говоря по-хайдеггеровски.
Так вот, при подобной установке придется признать, что нынешняя Российская Федерация не является, так сказать, вполне Россией. Ни юридически. Ни фактически. Нынешняя Российская Федерация имела возможность исторического самоопределения. Как имели возможность подобного самоопределения страны Восточной Европы. Российская Федерация выбрала при этом советскую линию преемства. Не будем сейчас это оценивать. Однако в таком случае на русское культурное наследие в равной степени, помимо Российской Федерации, могут претендовать, во всяком случае, Украина и Белоруссия. Фактически, Российская Федерация на сегодняшний день является не только юридическим преемником Советского Союза, но и самой большой территориально его частью. Однако по отношению к исторической России Российская Федерация является только лишь самой большой из ее частей.
Насколько важно подобное самоопределение можно продемонстрировать хотя бы на следующем примере: последняя война, которую вела императорская Россия, была Первая мировая. Во всех европейских странах, кроме бывшего Советского Союза, а теперь Российской Федерации, в равной степени чтится память и Первой мировой и Второй мировой. И лишь только у нас, в Российской Федерации, одна война так резко возносится над другой. Поневоле выходит какая-то логическая нелепость: одна война, именно та, которую вела Россия, — для нас как будто «чужая», а та война, которую вел Советский Союз, а не Россия, — для нас как будто вполне «своя».
В общественном сознании совершенно определенно иерархия именно такова. Возможно, потому, что имеется какой-то смутное чувство предательства по отношению к исторической России, ведь, в сущности, воспользовавшись этой войной, была именно убита Россия. В разгар Первой мировой войны была развязана — против собственного народа — война Гражданская. Тем самым люди, Эти люди, развязавшие Гражданскую войну, ради своей собственной власти лишили победы Россию, исключив ее своей злой волей из числа стран-победительниц. Нетрудно догадаться, как к подобному предательству отнеслись бы Пушкин, Гоголь, Достоевский, живи они в ХХ веке.
Ясно, что та Русь, о которой писал Гоголь, — это не атеистический Советский Союз, сокрушавший саму христианскую грибницу России и, как уже подчеркивалось, вовсе не Российская Федерация, которая совершенно спокойно себя чувствует, скажем, без Украины (Малороссии) и Белоруссии. Но где же тогда находится, если можно так сказать, сама Россия? Не «николаевская Россия», не Российская Федерация как часть, хотя и самая большая часть, Советского Союза, а Россия? Именно Россия?
Ее в настоящий момент не существует на земле. Она умерла. Или убита. В данном случае важнее осознать факт, нежели искать причину. И, по-видимому, стоит признать эту очевидность. Всякий иной ответ на этот вопрос отсылает к чему-то другому, но не к России, не к ее сущности.
Однако этот ответ еще не должен, как представляется, ввергать нас в совершенное уныние. Это лишь честный ответ на корректно сформулированный вопрос. Но следует помнить и то, что Воскресения без Смерти, увы, не бывает.
В сущности, как представляется, известные розановские инвективы в адрес Гоголя не были поставлены еще в правильный контекст понимания. Да, мы можем сказать, что всеми своими главными произведениями Гоголь словно бы предугадал Гибель той реальности, которую мы и называем Россией. Не приблизил своими произведениями эту Смерть, как полагал Розанов, но угадал ее приближение.
Однако, как уже было сформулировано выше, одновременно с этим присутствует и пасхальное воскресение России. Этот вектор движения также задан самой структурой гоголевских текстов.
Если, не слишком цепляясь за советское наследство, мы признаем эту Гибель России всерьез, а не только как художественную метафору, мы только и можем получить шанс на ее воскресение.
Мы сегодня живем совсем не в России, которая так очаровывает нас в гоголевских произведениях, да и вообще в русской классической литературе, а в Российской Федерации, осколке Советского Союза. Нужно отдавать себе в этом трезвый отчет. Однако этот осколок может двигаться по самым причудливым духовным и геополитическим траекториям. Мне представляется, что всем, кто считает себя частью русской культуры, вне зависимости от национальности, конфессиональных и прочих предпочтений, вне зависимости от того, является ли человек, так сказать, «западником» или «славянофилом» (не нужно, надеюсь, после вышеизложенного объяснять, почему эти слова поставлены мною в кавыки), следует задать поддержать совершенно определенный вектор движения: от РФ-ии — к России.
Одновременно это еще и рецептивная задача нас — как читателей Гоголя. Мы, как читатели, также должны трезво осознать и мужественно принять, увы, и другое: то, что мы — вместе с Россией — уже являемся «мертвыми душами». Хотя бы потому осознать, что без подобного осознания мы не сможем испытать последующей пасхальной радости.
Примечания