Готическая традиция в повести Гоголя «Страшная месть»

Мацапура Л. В. (Харьков, Украина), к. ф. н., докторант кафедры мировой литературы и культуры Херсонского государственного университета / 2012

Немногим писателям в мировой литературе удавалось воплотить поэтику ужасного в полной мере, на непостижимо магическом уровне, так, чтобы было по-настоящему страшно. Подобные произведения оставляют у читателя неизгладимые эмоциональные впечатления на долгие годы. Г. Ф. Лавкрафт в эссе-исследовании «Сверхъестественный ужас в литературе» называет их литературой космического ужаса, в которой должна быть ощутима атмосфера беспредельного и необъяснимого страха перед внешними неведомыми силами1. В русской литературе ни одному писателю не удалось выразить экзистенциальный, глубинный страх в той степени, в какой удалось это Н. В. Гоголю. К. Мочульский писал о Гоголе как о человеке родившимся с чувством космического ужаса, вполне реально видевшим вмешательство демонических сил в жизнь человека2.

Решение вопроса о связи Гоголя с готической традицией кажется простым и лежащим на поверхности. Но эта простота обманчива. Авторы предисловия к книге В. Э. Вацуро «Готический роман в России» указывают, что в отличие от западных литератур, русская готика как определенная традиция не получила в науке сколько бы ни было комплексного освещения3. Исключение составляют немногочисленные серьезные исследования В. Э. Вацуро, Н. Д. Тамарченко, Г. В. Заломкиной, В. Я. Малкиной, А. А. Поляковой и др. Между тем изучение влияния английского готического романа на творчество Н. В. Гоголя все еще находится на уровне постановки проблемы.

При всестороннем рассмотрении данной темы закономерно возникает вопрос о знакомстве Гоголя с готическими романами. Прямых свидетельств, подтверждающих такой факт, не сохранилось. Но косвенные данные настолько убедительны, что позволяют утверждать вероятность подобного чтения. По мнению В. Э. Вацуро, исследовавшего процесс восприятия английского готического романа на русской почве, пик готической волны в России приходится на начало ХІХ века, а ее спад — на 1810-е годы4. Романы А. Радклиф, мадам де Жанлис, М. Г. Льюиса, К. Рив, Дж. Мура, В. Годвина и других авторов были широко представлены в частных библиотеках. Более того, в сохранившихся остатках помещичьих библиотек В. Э. Вацуро обнаружил следы целенаправленного собирания готических романов. Д. П. Трощинский тоже коллекционировал романы тайн и ужасов. По предположению Г. И. Чудакова, книгами из его библиотеки мог пользоваться юный Гоголь5. В «Каталоге антикварной библиотеки книгопродовца Е. Я. Федорова, приобретенной после смерти министра Д. П. Трощинского» под номерами 3764–3785 значатся готические романы6.

Скорее всего, знакомство Гоголя с готическими романами состоялось в гимназическом возрасте. По свидетельству Н. В. Кукольника в Нежинской гимназии высших наук были широко известны готические романы А. Радклиф, которые входили в круг массового чтения: «Больница, под непосредственным надзором любознательного сторожа Евлампия, представляла все удобства для экскурсий. Доктор зайдет раз в день, инспектор раз в день — и кончено; подсунул Евлампию мадам Радклиф со всеми ужасами разных аббатств и ступай себе куда хочешь»7.

Готическое начало было близко Гоголю и в силу свойственных ему личностных, психологических особенностей. Многочисленные свидетельства о фобиях, навязчивых состояниях писателя содержатся в его письмах, произведениях и воспоминаниях современников. Многие высказывания Гоголя отражают интерес к готической эстетике. Например, П. В. Анненков, знавший Гоголя в различные периоды жизни, вспоминает о следующих высказываниях писателя: «Если бы я был художником, я бы изобрел особенного рода пейзаж. Какие деревья и ландшафты теперь пишут! Все ясно, разобрано, прочтено мастером, а зритель по складам за ним идет. Я бы сцепил дерево с деревом, перепутая ветви, выбросил свет, где никто не ожидает его, вот какие пейзажи надо писать!»8. Подобный принцип контраста и таинственности лежит в основе пейзажей в готических романах. Не случаен интерес Гоголя к истории Средневековья, периоду, ставшему основой для готического Возрождения в Европе. Даже окна в родовой усадьбе писателю хотелось видеть в готическом стиле, о чем он писал своей матери.

Сама жизнь и смерть Гоголя напоминает сюжет из готического романа. Бесконечные скитания, духовное и физическое одиночество, напряженность и скрытность внутренней жизни, противоречивость поступков и непонимание их при жизни и после смерти стали основой для последующей мифологизации личности писателя.

В исследованиях последних лет страх в творчестве Гоголя все чаще рассматривается как элемент бытия украинского народа, напрямую связанный с его особой ментальностью9. На ментальную связь с поэтикой ужасного у южных народов указывал С. Кинг «король» современных романов в стиле horror. В эссе «Пляска смерти» он заметил, что в южном воображении есть что-то пугающе буйное и плодородное, и это особенно проявляется, когда воображение устремляется в русло готики10.

О знакомстве Гоголя с готическими романами, о сознательной или неосознанной ориентации писателя на готическую традицию, свидетельствуют многие его произведения. С точки зрения близости к жанру готического романа, повесть «Страшная месть», безусловно, самое «готическое» произведение Гоголя. «Кажется, что автор «Страшной мести» начитался филологических исследований о готической прозе, — остроумно заметил В. Я. Звиняцковский, — настолько четко он выполняет их „требования“»11. Действительно, в «Страшной мести» собраны практически все атрибуты готического произведения.

Повествование начинается с эпизода оборотничества, в котором проявляется истинная сущность загадочного колдуна, воспринимаемая присутствующими на свадьбе как «образ сатаны». Инфернальная природа страшного героя неоднократно подчеркивается автором при помощи оппозиции «свой-чужой», которая функционально замещает принцип контраста, лежащий в основе построения готического романа. Свадебный обряд, изображенный в начале произведения, является, по сути, обрядом инициации. Он призван усилить эффект, произведенный эпизодом оборотничества колдуна. Мотивы слухов и предчувствий играет важную роль не только в первой части повести, но и в дальнейшем развитии действия, в создании таинственной атмосферы произведения. Можно предположить, что эти мотивы также заимствованы писателем из арсенала готической прозы.

Есть в повести и обязательный для готического романа замок, окруженный «непробудным лесом» — прибежище старого колдуна, где «гремят цепи и бегают собаки», «мелькают нетопыри» (І, 256). Использование писателем такого нехарактерного для украинского быта слова, как «замок», также может свидетельствовать об ориентации на западноевропейскую традицию. Хронотоп замкового типа, введенный в научный обиход М. М. Бахтиным, лежит в основе сюжетно-пространственной организации жанра готического романа12. В «Страшной мести» он также играет существенную роль. Пейзажи в повести соответствуют образам готической природы и призваны усилить и оттенить общий мрачный колорит повести. При этом Гоголь создает оригинальные готические пейзажи, опираясь на традицию славянского фольклора: «...Днепр серебрился, как волчья шерсть среди ночи» (І, 247). Писатель дорожил этим сравнением. Впервые оно появляется в черновике предисловия к «Страшной мести».

В духе готической традиции выстроена и система образов в повести. Центральный образ готического злодея (колдуна) противостоит жертвенному женскому образу (Катерине), а положительный герой-протагонист (Данило) не обладает достаточной силой, чтобы остановить злодея. Во внешнем облике колдуна выделяется особенность, которой авторы готических романов наделяют практически всех без исключения злодеев: это особого рода магнетический взгляд, свидетельствующий об инфернальной природе его носителя. Например, Катерина вспоминает один из своих кошмарных снов: «„Ты посмотри на меня, Катерина, я хорош! <...> Посмотри, как я поглядываю очами!“ Тут навел он на меня огненные очи, я вскрикнула и пробудилась» (І, 253). Накануне этого сна «чуден ей показался странный блеск очей отца».

Онейрическая составляющая очень важна в развитии готического сюжета. С помощью сновидений осуществляется вхождение мистического начала в художественную ткань произведения. В русле готической эстетики сновидение выступает как своеобразная пограничная зона между жизнью и смертью, как часть иного пространства и бытия, в котором сверхъестественные события обретают реальность. Используя прием сновидений, автор раскрывает нечеловеческую природу отца Катерины, его истинные намерения и прошлые преступления. Во время сна душа Катерины становится уязвима и подвластна злой силе, которой управляет ее отец.

Гоголь успешно использует особую нарративную технику, получившую в истории готического жанра название суггестивной. Страшные сцены и преступления следуют друг за другом по принципу градации, напряжение нарастает, а тайна колдуна и его злодеяний не раскрывается до самого конца. После кульминации нарастающее напряжение, казалось, должно исчезнуть, но оно еще более усиливается. Гоголь применяет различные приемы, способные вызвать страх и ужас (мертвецы, восстающие из могил на кладбище и т.д.). Глубокая философско-этическая проблематика, вырастающая из эпилога повести, заставляет читателя неоднократно переосмысливать прочитанное, при этом ужас перед преступлениями колдуна, поправшими все человеческие связи, умножается многократно.

В гоголеведении уже предпринимались попытки рассмотреть повесть Гоголя «Страшная месть» в связи с конкретными готическими романами. В статье В. Я. Малкиной «Страшная месть» сопоставляется с романом Г. Уолпола «Замок Отранто», а в работе Е. И. Самородницкой проводятся параллели между творчеством Гоголя и Ч. Р. Метьюрина13. В. Я. Звиняцковский в книге «Побеждающий страх смехом» выделяет общие портретные детали между образом колдуна, созданным Гоголем, и Мельмотом из романа «Мельмот-скиталец» Ч. Р. Метьюрина, а также Медардом из романа «Эликсиры сатаны» Э. Т. А. Гофмана14. В этих исследованиях намечены лишь некоторые типологические параллели между указанными произведениями, так как о прямом влиянии вышеупомянутых романов на творчество Гоголя говорить не приходится. Как известно, повесть «Страшная месть» была написана Гоголем в 1831 году. Русский перевод романа Метьюрина появился в 1833 году, а первый перевод романа Гофмана «Эликсиры сатаны» был издан в России в 1897 году в составе полного собрания сочинений писателя. «Замок Отранто» Г. Уолпола на русском язык был переведен только в 1967 году. Свидетельств о том, что молодой Гоголь свободно читал по-английски, не сохранилось.

Рассматривая вопрос о непосредственном влиянии конкретных готических романов на творчество молодого Гоголя, среди возможных литературных источников в первую очередь следует назвать романы А. Радклиф и роман М. Г. Льюиса «Монах», представляющие различные модификации жанра готического романа. Однако повесть «Страшная месть» свидетельствует о том, что Гоголь ориентировался не на сентиментально-готические романы А. Радклиф. В финале всех романов «королевы готики» ужасное и фантастическое нивелируется, необычайные события объясняются естественными причинами, зло наказано, справедливость восстановлена. Многие поклонники «черного» романа, начиная с В. Скотта и заканчивая Г. Ф. Лавкрафтом, не могли простить романистке подобных хэппи-эндов. В поэтике «Страшной мести» больше ощущается влияние другой ветви готического романа — френетической (от фр. frenetique — бешеный, иступленный, неистовый), начало которой было положено «Монахом» М. Г. Льюиса. Трактовка категории «ужасного» существенно отличается в френетической и сентиментальной готике. «Ее инструментом был не столько terror страх, согласно Берку и Радклиф, неразлучный с чувством наслаждения, пробуждающий деятельность души и мысль о величественном, сколько horror, их уничтожающий», — пишет В. Э. Вацуро15.

Экземпляр «Монаха» хранился в библиотеке Д. П. Трощинского под номером № 3775, об этом свидетельствует каталог его библиотеки16. Более того, как установила Е. И. Самородницкая, имя Трощинского стояло первым в списке «особ, подписавшихся на сие издание в лавках Глазунова»17. О знакомстве Гоголя с этим романом могут свидетельствовать общие мотивы и некоторые сюжетные совпадения с его текстом, но более всего общая установка на воспроизведение эстетики ужасного.

История искушения монаха Амбросио дьяволом, написанная девятнадцатилетним автором, оказалась настолько необычной и эпатажной для своего времени, что споры об этом произведении не утихают до сих пор. В вину автору вменялись чересчур откровенные натуралистические сцены, невиданное нагромождение ужасных преступлений и убийств, антиклерикальная направленность произведения. Впервые на русском языке роман вышел в 1802–1803 годах под именем А. Радклиф. В то время книгопродавцы часто прибегали к подобному коммерческому трюку: под именем известного и хорошо покупаемого автора издавались произведения начинающих писателей.

Важную роль в повести Гоголя и в романе Льюиса играет осмысление проблем веры и греха, преступления и наказания. Главные герои обоих произведений, не просто воплощение типа готического злодея, они — великие грешники. Сам Сатана бросает монаху обвинение: «...Ад не может похвастать более страшным грешником, чем ты»18. «Неслыханный грешник», так Гоголь называет колдуна.

Образ колдуна из повести Гоголя и Амбросио из романа Льюиса связывает также сюжетнообразующий мотив инцеста, толкающий обоих героев на новые преступления, что в итоге приводит их к гибели. Однако мотив инцеста у Гоголя и Льюиса несет разную смысловую нагрузку. В отличие от колдуна инцест Амбросио неосознанный. До самого конца он не знает, что предметом его преступной страсти стала родная сестра, а невольной жертвой — мать. Роман Льюиса, созданный в переходную эпоху предромантизма, наряду с новаторскими чертами содержит черты, связывающие его с эпохой Просвещения. В трактовке мотива инцеста Льюис следует за античной традицией, где роковая случайность оборачивалась для героя преступлением. У Гоголя мотив инцеста играет другую функциональную роль — является неким маркером демонической природы героя, что свидетельствует о принадлежности повести «Страшная месть» к художественной системе романтизма.

Прошлое, в котором содержится какая-то родовая тайна или нераскрытое преступление, определяет ход событий в настоящем. Таково обязательное жанровое условие любого готического романа. В романе Льюиса судьба Амбросио и его монашество традиционно связаны с тайной рождения героя. В то же время путь Амбросио — это путь постоянной борьбы с дьявольскими искушениями и постепенное осознание собственной деградации и слабости. Психологический рисунок характера Амбросио на редкость убедителен для романа конца ХVIII века.

У Гоголя тайна прошлого колдуна связана с возмездием за убийство его предком своего побратима, совершенным в незапамятные времена. Раскрывая тайны прошлого колдуна, Гоголь поднимает проблематику преступления и наказания до философско-космического осмысления. Колдун из повести «Страшная месть» понимает, что он «неслыханный грешник», что его преступления противоречат человеческой природе, но читатель не видит внутренней мотивировки его поведения. Для Гоголя более важно представить колдуна внешне, а не изнутри, через цепь необъяснимых преступлений, и тем самым доказать, что он действительно тот самый «неслыханный грешник». В конце повести становится понятно, что колдун совершает злодеяния под давлением неумолимого Рока, его судьба предопределена задолго до его рождения, родовое проклятие довлеет над ним. «Нет такого слова на свете, которым бы можно было его назвать. Его жгло, пекло, ему хотелось бы весь свет вытоптать конем своим, взять всю землю от Киева до Галича с людьми, со всеми и затопить ее в Черном море. Но не от злобы хотелось ему это сделать; нет, сам он не знал отчего» (І, 277).

Мотив покаяния также связывает рассматриваемые произведения. И монах, и колдун понимают, что их грехи ужасны, но в глубине души до последней минуты надеются на покаяние и всепрощение. «Ты не знаешь еще, — говорит колдун Катерине, — как добр и милосерд Бог» (І, 262).

Текстуальная близость между рассматриваемыми произведениями ярче всего проявляется в их финалах. На важность заключительного эпизода «Монаха», получившего «автономную жизнь во французской и русской литературах», обратил внимание В. Э. Вацуро19. Возмездие настигает Амбросио: Демон сбрасывает его с неизмеримой высоты, с горного обрыва на острые скалы. Заканчивается роман натуралистической сценой страшных мучений преступного героя. У Гоголя колдун также находит свою смерть на дне глубокого провала: «Ухватил всадник страшною рукою колдуна и поднял его в воздух. Вмиг умер колдун и открыл после смерти очи. <...> Бледны, бледны, один другого выше, один другого костистей стали они (мертвецы) вокруг всадника, держащего в руке страшную добычу. Еще раз засмеялся рыцарь и кинул ее в пропасть» (І, 278). В данном эпизоде Гоголь, очевидно, не случайно использует слово «добыча». Сатана из романа Льюиса также называет Амбросио добычей: «Злодей, оставь надежды на прощение! Вот так я оставлю за собой мою добычу»20. После этого следует финальная сцена расплаты. Таким образом, можно предположить, что в повести Гоголя «Страшная месть» мы имеем дело с фактом русской рецепции «Монаха» Льюиса.

Связь поэтики «Страшной мести» с традицией готических романов была очевидна для современников Гоголя. Возможно, в этом кроется причина того, почему повесть Гоголя не была замечена и оценена по достоинству. За нагромождением готических ужасов читатели просмотрели (по определению А. Белого) «одно из наиболее изумительных произведений начала прошлого века»21.

В «Страшной мести» Гоголь творчески использует элементы готической поэтики. Традиционные готические мотивы выполняют в повести второстепенную функцию, они подчинены иной художественной задаче — осмыслению понятий веры и греха, мести и возмездия, добра и зла, позволяя Гоголю подняться на высокий уровень философского осмысления этих вечных проблем.

Примечания

1. Лавкрафт Г. Ф. Сверхъестественный ужас в литературе // Хребты безумия; пер. с англ. Л. Володарской. М., 2007. С. 1087.

2. Мочульский К. Духовный путь Гоголя // Гоголь. Соловьев. Достоевский. М., 1995. С. 35.

3. Вацуро В. Э. Готический роман в России. М., 2002. С. 2.

4. Там же. С. 3.

5. Чудаков Г. И. Отношение творчества Гоголя к западноевропейским литературам. К., 1908.

6. Каталог антикварной библиотеки книгопродовца Е. Я. Федорова, приобретенной после смерти министра Д. П. Трощинского. К., 1874.

7. Кукольник Н. И. С. Орлай // Гимназия высших наук и Лицей князя Безбородько. СПб., 1881. С. 199.

8. Анненков П. В. Литературные воспоминания. М., 1989. С. 77.

9. Ковальчук О. Душа людська на перехресті страху // Київська старовина. 1994. № 2. С. 44.

10. Кинг С. Пляска смерти. М., 2003. С. 203.

11. Звиняцковский В. Побеждающий страх смехом : опыт реставрации собственного мифа Николая Гоголя. К., 2010. С. 106.

12. Бахтин М. М. Вопросы литературы и эстетики. — М., 1975. С. 395.

13. Самородницкая Е. И. Н. В. Гоголь и Ч. Р. Метьюрин // Готическая традиция в русской литературе / Под ред. Н. Д. Тамарченко. М., 2008.; Малкина В. Я. «Страшная месть» и «Замок Отранто» Г. Уолпола // Готическая традиция в русской литературе / Под ред. Н. Д. Тамарченко. — М., 2008.

14. Звиняцковский В. Побеждающий страх смехом: опыт реставрации собственного мифа Николая Гоголя. К., 2010.

15. Вацуро В. Э. Готический роман в России. М., 2002. С. 160.

16. Каталог антикварной библиотеки книгопродовца Е. Я. Федорова, приобретенной после смерти министра Д. П. Трощинского. К., 1874.

17. Самородницкая Е. И. Н. В. Гоголь и Ч. Р. Метьюрин // Готическая традиция в русской литературе / Под ред. Н. Д. Тамарченко. М., 2008. С. 90.

18. Льюис М. Г. Монах. СПб., 2012. С. 416.

19. Вацуро В. Э. Готический роман в России. М., 2002. С. 155.

20. Льюис М. Г. Монах. СПб., 2012. С. С. 418

21. Белый А. Мастерство Гоголя: Исследование. М., 1996. С. 59.

Яндекс.Метрика