«Зеленый кафтан с зеленым воротником» (Хлестаков и чиновничество Николаевской эпохи)
Зорин А. Н. (Саратов), доктор филологических наук, доцент кафедры общего литературоведения и журналистики Саратовского государственного университета им. Н. Г. Чернышевского / 2013
«Лживый, олицетворенный обман»1, «ветреная светская совесть» (с. 121-122) — эти гоголевские определения характеризуют Хлестакова почти исчерпывающе. В «Ревизоре» драматург рисует не только универсальный тип личности или модель поведения, усвоенную новой просвещенной эпохой, — ибо «всякий хоть на минуту... делается Хлестаковым» (с. 90), но и характер героя, в какой-то мере отражающего уровень общественного сознания. «Теперь сильней завязывает драму стремление достать выгодное место, блеснуть и затмить, во что бы ни стало, другого», — заключает Второй знаток искусств в «Театральном разъезде после представления одной комедии» (с. 142). Хлестаков и есть то «зеркало» из эпиграфа пьесы, в котором отразились другие персонажи, они «сами как бы кладут ему все в рот и создают разговор» (с. 109). Он и аллегория, и легко узнаваемый образ современного автору чиновника.
С первых же черновых редакций Гоголь стремился найти идеальную пропорцию для отражения разнонаправленных личностных устремлений героя. От пера переписчика до маршальского жезла — такой предстает перед героями комедии, перед читателями и зрителями головокружительная карьера Ивана Александровича Хлестакова в последней, канонической редакции «Ревизора». Безвестный петербургский чиновник, «елистратишка простой» (с. 23) — как пренебрежительно характеризует его собственный слуга Осип, — то есть коллежский регистратор, низший, 14-й чин Табели о рангах Российской империи, в порыве пьяного вдохновения производит себя в фельдмаршалы — высший чин 1 класса: «Меня завтра же произведут сейчас в фельдмарш...» (с. 45), — кричит он остолбеневшим чиновникам.
О Хлестакове-чиновнике в окончательной редакции комедии (1842) мы узнаем крайне мало: имеет чин 14 класса в 23 года (говорит о себе: «до сих пор ничего не выслужил» — с. 31), не стал коллежским асессором («хотели было даже меня коллежским асессором сделать, да, думаю, зачем» — с. 42), служил в канцелярии департамента некоего министерства (об отце — «я бы послал его самого потолкаться в канцелярию» — с. 31; о Шпекине — «точь-в-точь департаментский сторож Михеев» — с. 80), в своем воображении руководил департаментом (вдохновенно врет: «один раз я даже управлял департаментом» — с. 44). Городничему он грозит пожаловаться министру («я прямо к министру» — с. 29), любит посещать театр, живет в квартире на непрестижном четвертом этаже, светскую жизнь высших политических чиновников представляет себе как карточную игру («Там у нас и вист свой составился. Министр иностранных дел, французский посланник, английский, немецкий посланник и я». — С. 44). Однако в первоначальных редакциях комедии послужной список Хлестакова выглядел несколько иначе, и знакомство с этим списком проливает свет на предпринятую Гоголем трансформацию черт главного героя. Остановимся на этапах развития образа «чиновника из Петербурга», о ком в «Предуведомлении» сказано, что он «из тех людей, которых в канцеляриях называют пустейшими» (с. 8).
Ряд редакций «Ревизора» демонстрирует и последовательную работу автора по созданию соборного города как модели всей России, и некую мистику при обозначении времени («приехал на Василия Египтянина» — с. 18) и места действия. А то, что в окончательной редакции главный герой оказывается лишен четкого социального положения, говорит о принятом Гоголем решении не идентифицировать персонаж с конкретными людьми и фактами их жизни.
В первой черновой редакции Хлестаков гордится своей «столичностью» и определенным статусом в столичной чиновной иерархии. Отправляясь в родное поместье, он не забывает захватить партию визитных карточек, отпечатанных за весьма приличную по тем временам сумму: «Я однако ж взял с собою визитные карточки. Дал нарочно двадцать пять рублей, чтобы были хорошие. Там (на родине. — А. З.) еще нигде нет визитных карточек. Я однако не писал: „Губернский секретарь“. Это вздор Губернский секретарь. Я просто написал: „Служащий в Министерстве Финансов Александр Васильевич Хлестаков“» (с. 153-154).
Нередко отмечают, что в черновой редакции Хлестаков — еще не собирательный, общечеловеческий тип, какой будет выведен в канонической редакции комедии, — это пока водевильный персонаж. И поначалу, для актуальности интриги, драматургу важно было подчеркнуть, что герой служит именно в Министерстве финансов, а значит — в принципе может быть ревизором. В сцене первой встречи с Городничим Хлестаков выдает все сведения о себе: «Меня Вы не имеете права... Я имею вид <...> Я чиновник. Я губернский секретарь. Я еду в мою собственную деревню в Екатеринославскую Губернию, чтобы видеться с отцом. Я служу по Министерству Финансов. Я... Меня представят скоро к ордену... Ей Богу, не поддаваться. Нужно взять эту бутылку и если... Вы меня не смеете. Я буду жаловаться на вас Министру <...> Я хоть вам и кажусь таким, однако ж, меня сам Министр знает» (с. 157). И Городничему остается лишь признать, что перед ним ревизор Министерства финансов, вполне конкретный чиновник из Петербурга, и действовать в предлагаемых обстоятельствах. Загадка инкогнито, десятикратно умножающая масштаб хлестаковской личности, появится позже. А пока нет никаких предпосылок для миражной интриги.
В ранней редакции незнание того, что чиновник министерства финансов не может быть ревизором, демонстрирует отсутствие у Городничего четких представлений об основах государственного устройства. Ревизоры были чиновниками Государственного управления ревизии государственных счетов, которое не входило в состав Министерства финансов, а подчинялось напрямую Совету Министров. Впрочем, Городничий мог знать другое: что нередко ревизоры-сенаторы, «посланные по именному повелению», брали в ассистенты молодых энергичных чиновников и даже столичных студентов, наделяя их собственными высокими полномочиями при ревизии захолустных уголков провинции. Из этого следует, что в первоначальной редакции суть интриги сводится к непониманию Городничим факта, что чиновник Министерства финансов не может быть наделен большими ревизорскими полномочиями, а имеет право лишь проверять дела уездного казначея. Комедия от незнания?.. Этого слишком мало для гоголевской фантасмагорической истории!
В. И. Шенрок, сопоставляя реплики Хлестакова в сцене первой встречи с Городничим в изданиях 1836 г. и 1842 г., фиксирует, как Гоголь постепенно убирает лишние детали, которые «помогли бы раскрыть... глаза на мнимого ревизора, и напротив усиленно подчеркнуты намерения городничего подпоить предполагаемого сановника и таким образом разузнать от него хоть часть истины»2. Э. Л. Войтоловская отмечает, что «внеся в свою „высокую комедию“, в ее внешнее действие элементы „комедии ошибок“, Гоголь считал важнейшим в ней раскрытие внутреннего движения пьесы»3.
Любопытно, что, впервые получив от Городничего деньги взаймы, Хлестаков, согласно авторской ремарке в черновом тексте, «берет ассигнации и, скомкавши, кладет». Такое пренебрежительное отношение к деньгам совсем не в духе чиновника финансового ведомства. Характерная деталь подчеркивает неаккуратность персонажа и отсутствие у него элементарных профессиональных навыков и привычек. Городничий на это не обращает внимания, хотя сам очень щепетилен в денежном вопросе и дает 400 рублей новыми банкнотами на дорогу Хлестакову, который обывательски отметит это в момент получения: «А, да (берет и рассматривает ассигнации), это хорошо. Ведь это, говорят, новое счастие, когда новинькими бумажками» (с. 69).
Ничего не изменит автор в биографии Хлестакова и во второй черновой редакции комедии — герой повторит в перепалке с Городничим те же сведения: «Вы не имеете права меня <...> я чиновник, я губернский секретарь <...> я служу по Министерству финансов. Я... Вы меня не смеете... Я буду жаловаться на вас министру» (с. 268). Подлинные факты своей биографии он смешивает с вымышленными или кажущимися таковыми: «меня представят к награде», «должны дать премию». Из этого монолога Городничий ухватывает главное — честолюбивые устремления к славе и наградам, отличающие, прежде всего, молодого перспективного чиновника. Именно по этим фразам Городничий опознает в Хлестакове «своего», только гораздо большего, чем он сам, честолюбца. С этого момента перед Городничим — настоящий ревизор.
В черновой редакции пьесы Хлестаков в своих рассказах вспоминает министра финансового ведомства как минимум семь раз (в окончательной редакции некий министр будет упомянут лишь дважды и вскользь), отдельно герой рассказывает, как он сам этим министерством руководил. Слушатели поражаются именно его связям и знаниям министерских правил жизни.
Увлекшись созданием интриги, поначалу Гоголь, вероятно, забыл о реальном министре финансов — генерал-полковнике графе Е. Ф. Канкрине. Но потом осознал, что цензура не допустит панибратского обращения чиновника с министром даже на сцене. Кроме того, как столичный житель Гоголь не мог не знать об огромной эрудиции и увлечении графа искусством. А как драматург он легко мог представить реакцию выдающегося экономиста, честного министра и «финансового полководца» войны 1812 года на эскапады Хлестакова4.
В результате жесткой самоцензуры и усложнения «миражной интриги» в окончательной редакции Гоголь изменил имя, и отчество, и чин, и место службы Хлестакова, отчего ведомственная принадлежность героя стала неясна. Но хотя черты первоначальной биографии в итоге не сохранились, понять, к какому ведомству мог принадлежать Хлестаков, мы, тем не менее, можем.
В России начала 1830-х годов, когда происходит действие комедии, было 8 министерств: императорского двора, военных сухопутных сил, морских сил, юстиции, внутренних дел, народного просвещения, иностранных дел, финансов. Очевидно, что к первому — из-за низкого чина, как и к двум следующим (из-за отсутствия воинского звания), Хлестаков принадлежать не мог. Вряд ли он мог служить и в трех следующих — юстиции, народного просвещения, внутренних дел, так как, сталкиваясь в уездном городе с чиновниками этих ведомств, имеющими более высокие чины (Ляпкиным-Тяпкиным, Хлоповым и Земляникой), он не проявляет никакого должностного пиетета, что противоречит иерархии ведомственных подчинений.
В первой черновой редакции в сцене «взимания дани» (с. 184-186) диалог с каждым из чиновников Хлестаков начинает словами «Я знаком с вашим начальником» (это говорится судье, смотрителю училищ и почтмейстеру). Зная его предварительно выстроенную и изложенную биографию — маленького чиновника Министерства финансов, — в это можно поверить: скажем, если он служит в казначействе, то вполне может встречаться по службе с чиновниками самых разных ведомств и даже довольно высокого уровня. Но хлестаковское вранье не знает границ. О руководителе почтового ведомства он разглагольствует так: «И в вист он отлично играет; с ним никто не может играть: он знает вперед еще. Еще вы не пойдете, а он уже вам скажет, с чего вы пойдете. „Вы“, говорит, „вот с дамы пойдете“, и точно... И не то, чтобы как-нибудь накраплены карты — нет; вы с собою принесите. Мне очень часто случалось с ним... » (с. 184). О своем начальнике он так говорить не решился бы. Эта история, по тем же причинам, что и опосредованное упоминание Канкрина, до сценической версии не дошла.
Остаются министерства иностранных дел и финансов. В окончательной редакции сцены вранья Хлестаков утверждал, что играет в вист с министром иностранных дел и посланниками. Так, может быть, он из этой среды?
К описанию панибратской карточной игры Ивана Александровича с сильными мира сего — меняющейся от редакции к редакции — стоит присмотреться внимательно. В сцене вранья в первой черновой редакции герой утверждал, что играет в вист с тремя министрами: «Я всегда бываю у графа у Кочубея. Там уж у нас так и составился вист: три министра и я» (с. 176). Один из них явно его начальник. Потом, как говорилось выше, Иван Александрович упоминает, что играет в вист и с руководителем почтового ведомства, тем самым противореча самому себе. При жесткой чиновной иерархии партнеры за карточным столом должны были быть примерно равны по своему сословному, социальному и имущественному положению. Хлестаков представляется четвертым, полноправным игроком среди министров. Такой состав игроков — что-то вроде миниатюрного Государственного Совета, маленького правительства. Ясно, что Хлестакова там быть не может!
В последующих редакциях сцены вранья Гоголь меняет расстановку сил в этой воображаемой игре, по-иному видит герой и свое место в ней. Во второй черновой редакции сказано: «Там у нас и вист свой составился: министр финансов, министр юстиции, французский посланник и я» (с. 290). То есть, помимо министра своего ведомства, Хлестаков упоминает могущественного министра юстиции и французского посланника. Неожиданная точность описания состава игроков позволяет говорить о том, что герой воспроизводит некогда виденную игру своего начальника, в которую теперь включает и себя. В правке второй редакции появляется измененное описание этой воображаемой игры, а в публикации 1836 г. — новый состав игроков. Герой вновь указывает на участие в игре министра своего ведомства, но рядом с ним «французский посланник, английский, немецкий и я» (с. 397). В окончательном варианте Хлестаков вводит в состав игроков лишь дипломатов: «Министр иностранных дел, французский посланник, английский, немецкий посланник и я» (с. 44).
Постепенно в видении Хлестакова игра приобретает фантасмагорические черты и становится моделью европейской политической дипломатии. Так герой хочет утвердить свой авторитет, якобы признанный и за пределами России. Но при этой попытке самоутверждения он не замечает некоторых несуразностей. Не существовало «немецкого» посланника (мог быть прусский, баварский или австрийский). Германии было далеко до единства, она могла восприниматься целостной лишь в художественном, а не в политическом плане. Кроме того, Хлестаков, перечисляя известные ему иностранные языки, не показывает знания политической географии: увлеченный враньем, он называет послов почти всех стран, участвующих в создании антироссийской коалиции, — Англии, Франции, Пруссии и Австрии (причем его самого в ранних редакциях принимали за турецкого посланника5). Поэтому упоминание «немецкого» посланника полностью дезавуирует хлестаковское «всезнание». К тому же в вист играют четыре человека, а по версии героя он за игорным столом — пятый, так что места ему нет. Значит, к Министерству иностранных дел Хлестаков тоже не имеет отношения: он явно никогда никуда не выбирался дальше столицы Российской империи. Да и не может чиновник на дипломатической службе оставаться годами в ничтожном чине 14 класса.
В опубликованных редакциях Гоголь не оставляет четкого указания на ведомственное положение Хлестакова, однако современники — на сцене и за кулисами — ясно видели его принадлежность к ведомству, указанному в первой черновой редакции. В «Монтировке первой постановки „Ревизора“ на сцене Александринского театра в 1836 году», составленной инспектором труппы императорских театров А. И. Храповицким, дано четкое описание элементов костюма артиста Н. О. Дюра «в роли Хлестакова, чиновника из Петербурга». Начинается с франтовства героя, отмеченного Гоголем в «Характерах и костюмах» — «фрак сшитый по последней...» (текст остался недописанным). Далее идет описание основных деталей одежды: «темно-зеленый вицмундир с зеленым бархатным воротником и желтыми пуговицами по последней моде»6. Наряд Хлестакова-Дюра на петербургской премьере «Ревизора» ярко выделялся на фоне мундиров со старомодными элементами у уездных чиновников.
Дело в том, что 14 февраля 1819 г. в Министерстве финансов были введены ведомственные мундиры. У традиционного «кафтана темно-зеленого цвета» заменили воротник — из фиолетового он стал тоже зеленым («воротник и обшлага бархатные зеленые», а «пуговицы желтые с Императорским Российским гербом»7). При этом оговаривалось, что «чиновники министерства финансов, служащие в губерниях... имеют мундиры тех губерний, в которых служат», а значит, ничего общего в форменной одежде со столичными министерскими чиновниками не имеют. 27 февраля 1834 г., уже в Николаевскую эпоху, появилось новое «Положение о гражданских мундирах», в том числе о мундире для чинов Министерства финансов. Хотя его фасон изменился, но основная расцветка и цвет воротника и пуговиц остались прежними8.
Отметим при этом, что инспектор Храповицкий был «коллежский советник и кавалер»9, а значит, не мог допустить оплошность в изображении чиновника на сцене (в те времена к искажению образа власти относились строго, и вряд ли можно было одеть героя в какой-либо чиновничий мундир без согласования с автором). Хотя Гоголь после премьеры «Ревизора» в письме от 10 мая 1836 г. жаловался М. С. Щепкину на то, как неправильно одел Храповицкий Бобчинского и Добчинского, а в «Отрывке из письма, писанном автором после первого представления „Ревизора“ одному литератору» он высказался еще резче: «Костюмировка большей части пьесы была очень плоха и бессовестно карикатурна» (с. 91). Но, судя по всему, его возмутило не то, что министерский мундир у героя не соответствовал замыслу, а то, что рядом с щегольски одетым Дюром провинциальные чиновники стали похожи на кукол, наряженных в старомодное тряпье.
По этому мундиру или по «сарафанному радио» купцы уездного города сразу же определили принадлежность Хлестакова ведомству графа Канкрина (и это знание осталось в окончательной редакции комедии, когда все остальные детали, конкретизирующие службу героя, были Гоголем убраны). Не имея представления о том, как обратиться к чиновникам такого ведомства, купцы искажают в своей челобитной чин и звание Хлестакова: «Его высокоблагородному светлости господину финансову от купца Абдулина». Прочитав это на конверте, осведомленный Осип дезавуирует такое обозначение репликой: «Черт знает что, и чина такого нет!» (с. 61). При этом хитрый слуга и не опровергает предположение о службе своего хозяина в финансовом ведомстве, и не объясняет, в чем конкретно несуразность наименования. Обращаясь к Хлестакову как к «светлости», купцы сопоставляют собственное знание со словами, услышанными накануне от пьяного «ревизора», и возводят его в графское или княжеское достоинство — словно перед ними сам Канкрин10.
В окончательной редакции своей комедии Гоголь убрал конкретное указание на служебное положение Хлестакова, вероятно, опасаясь упреков чиновников. Однако изначальная авторская установка отчетливо отразилась на обрисовке героя как пустейшего, но претендующего на власть чиновника из ведомства, контролирующего государственные денежные потоки.
Примечания
1. Гоголь Н. В. Полн. собр. соч. и писем: В 23 т. М., 2003. Т. 4. С. 110. Далее текст «Ревизора» и дополнения к нему цит. по этому изд., указывая № стр. в скобках после цитаты.
2. Шенрок В. И. О «Ревизоре» Гоголя // Артист. 1894. № 39. С. 24-25.
3. Войтоловская Э. Л. Комедия Н. В. Гоголя «Ревизор». Комментарий. Л., 1971. С. 157.
4. Естественно, граф Канкрин «познакомился» с легкомысленным гоголевским героем, увидев его на сцене 24 апреля 1836 г. в Александринском театре. По свидетельству А. В. Никитенко, в тот день Канкрин, военный министр граф Чернышов, император и императрица присутствовали на представлении комедии (Никитенко А. В. Дневник: В 3 т. М., 1955. Т. 1. С. 182).
6. Гоголь Н. В. Ревизор. Комедия в пяти действиях. С приложениями / Сост. и коммент. В. А. Воропаева и И. А. Виноградова. М., 1995. С. 302.
8. Полное собрание законов Рос. Империи. — Собр. 2. — Т. 9. Отд. 2. К. 6860. С. 25.
9. Гоголь Н. В. Ревизор. Комедия в пяти действиях... С. 296.