К списку

Нуждался ли Пушкин в защите Гоголя? (к вопросу об авторстве «Лекарства от холеры»)

Дубровский А. В. (Санкт-Петербург), кандидат филологических наук, научный сотрудник Рукописного отдела Института русской литературы (Пушкинский Дом) РАН, хранитель Пушкинского фонда / 2013

В статье «Несколько слов о Пушкине» (1832) Н. В. Гоголь выступил с опровержением авторства нескольких стихотворений, приписывавшихся поэту: «Под именем Пушкина рассеивалось множество самых нелепых стихов. Это обыкновенная участь таланта, пользующегося сильной известностью. Это вначале смешит, но после бывает досадно, когда, наконец, выходишь из молодости и видишь эти глупости непрекращающимися. Таким образом, начали, наконец, Пушкину приписывать: „Лекарство от холеры“, „Первую ночь“ и тому подобные» (VIII, 51). Оба стихотворения, названные Гоголем, стали активно ходить в списках почти одновременно с начала 1830-х годов. Пушкина возмутило нагло приписанное ему «Послание к другу» с описанием первой брачной ночи. Он неоднократно пытался откреститься от этих «скверных стихов, исполненных отвратительного похабства»¹. Что же касается «Лекарства от холеры», то реакция на него Пушкина нам неизвестна. Скорее всего, ее просто не было, как и относительно многих других стихотворений, приписываемых поэту. И если бы не вмешательство Гоголя, то вряд ли кто-нибудь, за исключением скрупулезных текстологов, имел бы представление об этом стихотворном рецепте.

Во второй редакции «Ревизора» (писарская копия с авторской правкой) есть такая реплика Хлестакова: «А как странно сочиняет Пушкин. Вообразите себе, перед ним стоит в стакане ром, славнейший ром, рублей по сту бутылка, какова только для одного Австрийского Императора берегут, и потом уж как начнет писать, так перо только: тр...тр...тр... Недавно он такую написал пиэсу Лекарство от холеры, что просто волосы дыбом становятся. У нас один чиновник с ума сошел, когда прочитал. Того же самого дня приехала за ним кибитка и взяли его в больницу. С Булгариным обедаю»².

Тирада Хлестакова о том, что Пушкин сочиняет только после стакана «славнейшего» рома, непосредственно восходит к анекдоту, рассказанному самим поэтом в письме к жене от 11 октября 1833 г.: «Знаешь ли, что обо мне говорят в соседних губерниях? Вот как описывают мои занятия: Как Пушкин стихи пишет — перед ним стоит штоф славнейшей настойки — он хлоп стакан, другой, третий — и уж начнет писать! — это слава!»³ Гоголь, по-видимому, знал этот анекдот со слов Пушкина или его ближайших друзей. Однако в устах его героя анекдот сразу же приобретает гиперболические черты: «славнейшая» деревенская настойка становится «славнейшим императорским ромом», вдохновенное перо с треском носится по бумаге, сочиняя фантастическое произведение, от чтения которого «волосы дыбом становятся», а чиновники просто сходят с ума. Мало того, для пущего впечатления Хлестаков добавляет фразу, что он обедает с самим Булгариным. В контексте его безудержного вранья и звучит название впечатляющей «пиэсы», якобы сочиненной Пушкиным после стакана «славнейшего» рома, — «Лекарство от холеры». Впоследствии Гоголь исключил всю тираду из окончательного текста комедии.

Но сам фрагмент вызвал у современных исследователей желание найти в нем хотя бы отдаленные эротические коннотации, оправдывающие «встающие дыбом волосы» и сошедшего с ума чиновника. Елена Дрыжакова в статье «Рискованная шутка Гоголя на чтениях „Ревизора“» дает «Лекарству от холеры» следующую характеристику: «Это действительно нелепый текст (рецепт как изготовить эликсир для благоденствия). В нем нет ничего непристойного, как, впрочем, и рецепта от холеры. Однако сам жанр „рецептов“ (известно несколько текстов среди эротической литературы) часто представлял собой акростих, содержащий грубое приглашение к сексу. Слушатели в салоне Жуковского, услышав название стихов „Лекарство от холеры“, вполне могли представить их себе как непристойные. Ведь не случайно же Хлестаков утверждал, что от этой, якобы написанной Пушкиным „пиэсы“ волосы дыбом становятся. Для этого времени это был очень часто употребляемый в эротической литературе эвфемизм»⁴. Рискованная шутка Гоголя, по мнению Дрыжаковой, вызвала раздражение поэта: «...зная вспыльчивый характер Пушкина и учитывая особое напряжение его в эти недели, можно думать, что Пушкин имел с Гоголем очень строгое объяснение, после чего Гоголь вычеркнул из писарской копии 1836 года (как показывают рукописи) все анекдоты о Пушкине»⁵.

В 2002 г. в интернет-журнале некая Theresa Phil представила несколько неопубликованных эротических стихотворений С. А. Неелова⁶, среди которых находилось и средство от холеры, Не будучи акростихом, оно по своему содержанию вполне соответствовало определению Е. Дрыжаковой.

К П. Вяземскому после холеры
Разнообразные манеры
Употребляли все, чтоб избежать холеры.
Иной и в комнатах и на дворе курил,
Иной диэтою дней 40 с лишком жил,
Иной всегда потел, другому кровь пускали,
Иному уксусом и спиртом натирали
Подошвы, задницу, виски, крестец и лоб;
А Вяземский жену свою в холеру... —
Вот средство, коим он здоровье не утратил,
Дал брюхо сам себе и Веру обрюхатил.

В том же интернет-журнале О. Проскурин признал данный текст за стихотворение, приписанное современниками Пушкину: «Я думаю, что это стихотворение Неелова и есть то самое „Лекарство от холеры“, о котором идет речь у Гоголя. Не знаю, ходил ли в списках нееловский текст под таким именно названием, но это и не столь важно. Если хоть в части списков сохранялось имя Вяземского (допускаю, что в части оно могло быть заменено каким-нибудь условным именем), то тем сильнее был соблазн современников (причем не только „массового читателя“, вроде бесхитростного Поприщина, но и людей достаточно осведомленных, имеющих представление о пушкинском окружении) приписать эти жизнетворческие стихи Пушкину»⁷).

Казалось бы, разгадка бестактной шутки Гоголя, поссорившей его с Пушкиным, найдена, как и причина, почему Гоголь вычеркнул из писарской копии анекдот о Пушкине. Но есть одно существенное возражение, которое заключается в том, что нееловский текст не ходил в списках — ни под именем Пушкина, ни под каким-нибудь другим условным именем. До того, как его обнародовала Theresa Phil, он вообще был неизвестен. В архивных фондах нам удалось отыскать несколько списков «Лекарства от холеры», не имеющих ничего общего с рецептом С. А. Неелова. Некоторые из них анонимны, другие подписаны именем А. Пушкина. Списки представляют несомненный интерес для исследователей, благодаря имеющимся в них датам и различным пометам. Например, в тетради с заглавием «Разные творения, принадлежат Прасковьи Капытовой. Подписала марта 17-го дня 1831-го года» есть выразительная дневниковая запись: «Во вторник. В день свят. Алексия, Божьего человека, во оный же день отправляли службу, панихиду по умершим от холеры и молебен о избавлении ее, а я была в стрет. монастыре»⁷. А на л. 73об. — 74 в тетради записан «Рецепт от холеры» («Возьми рассудку 8-м гран...»), без подписи, с датой: 1830 10/IX. Под текстом — два двустишия, записанные позже, в сентябре 1832 г., но имеющие самое непосредственное отношение к данному «Рецепту»:

Когда б любили мы с натурой жить согласно,
Врач в медицине потерял бы труд напрасно.
Коль чувства без ума, а ум без веры ложь,
И вера без любви, любовь без бога ложь⁸.

Анонимны и вариант «Рецепта от холеры» («Возьми рассудку десять лотов...»), записанный неустановленным лицом в 1831 г. в Киеве⁹ в сборнике с копиями стихотворений А. С. Пушкина, Д. В. Веневитинова, В. А. Жуковского, И. И. Козлова и др. (на внутренней крышке сборника дата «7 марта 1833»), и список «Рецепта» («Возьми рассудка восемь гран...») на отдельном листе, также вписанный неустановленным лицом¹⁰.

Однако большая часть дошедших до нас списков «Рецепта от холеры» подписана именем Пушкина. В Российской национальной библиотеке в фонде Л. И. Жевержеева сохранился сборник «Разные стихи», составленный С. А. Златоустовской 12 ноября 1832 г. в Москве¹¹. В сборнике встречаются и более ранние даты («20/X 1830» на с. 30). А рядом на с. 32–33 находится «Рецепт от холеры» («Возьми рассудка десять лотов...») с подписью «С. А. Пушкин», записанный примерно в то же время. Справедливости ради, следует отметить, что «Песнь о вещем Олеге» здесь имеет такую же подпись: «С. А. Пушкин».

В Рукописном отделе Пушкинского Дома мы обнаружили еще пять списков «Рецепта (или лекарства) от холеры» под именем А. Пушкина. В них нет ни одного непристойного намека или акростиха, содержащего приглашение к сексу. Отличаются они друг от друга лишь старинными мерами аптекарских весов (гран, лот, драхма, унция), которыми в разных вариантах стихотворения измеряются такие человеческие свойства, как рассудок, доброта, сердечность, покой, чистота. Вот как выглядит текст «Рецепта» в тетради, ранее принадлежавшей выпускнику Лицея XXXIV выпуска А. А. Ильину (1858–1942):

Рецепт от холеры
Возьми разсудка восемь гранов,
Пять лотов сердца доброты,
Шесть драхм сердечных минералов,
И стольких мыслей простоты,
Толки все это камнем веры,
Прибавь терпения без меры,
Сквозь сито совести просей,
И в чашу мудрости глубоку
Сто унций умственного соку
На специи сии налей,
Покрой игрой воображенья,
Молитвой теплою согрей.
Тогда ты в этом эликсире
Найдешь все то, что нужно в мире
С блаженством лестным для людей,
Садись пред зеркалом природы,
Сочти лета свои и годы
И понемножку капли пей.

А. Пушкин¹².

Тетрадь А. А. Ильина заполнялась в 1820—х — начале 1830-х годов в основном произведениями Пушкина: «Цыганы», «Бахчисарайский фонтан», отрывки из «Евгения Онегина» и др. Но есть в ней и списки стихотворений Рылеева, Баратынского, Дельвига, Вяземского. В тетрадь было вложено пять листов. На одном из них (л. 214а) — «Рецепт от холеры». Из Музея Александровского лицея в Пушкинский Дом был передан и отдельный лист со списком, озаглавленным «Лекарство от холеры» («Возьми рассудка десять лотов...») рукой неустановленного лица, без даты, с подписью: «А. Пушкин»¹³.

В архиве псковских друзей Пушкина баронов Вревских — Бориса Александровича (1805–1888) и его жены Евпраксии Николаевны, урожденной Вульф (1809–1883) — хранилась тетрадь без обложки со списками стихотворений Пушкина: «Моя родословная», «Ода на выздоровление Лукулла (Подражание латинскому)» и др. В нее был вложен небольшой лист со списком «Рецепта от холеры» («Возьми рассудка восемь гран...») рукой неустановленного лица, без даты, с подписью «А. Пушкин»¹⁴. Еще один список «эликсира» с подписью «А. Пушкин», без заглавия и без даты поступил из архива вице-президента Петербургской Академии наук Л. Н. Майкова¹⁵.

В рукописном сборнике «Всякая всячина». Часть шестая«, поступившем из Государственного музея Пушкина (заполнялся с 18 августа по 9 октября 1852 г.), среди стихотворений разных авторов, прозаических произведений и выписок, переписки В. Г. Белинского с Н. В. Гоголем, воспоминаний об А. А. Шаховском, актрисах Ежовой, Истоминой оказался и «Рецепт» («Возьми рассудка восемь гранов...») с подписью «А. С. Пушкин»¹⁶.

Любопытно, что в 1879 г. «Рецепт от холеры» был напечатан в журнале «Русская старина». Его вместе с другим лекарством, относящимся к эпидемии холеры 1831 г., опубликовал Г. С. Чириков. По словам автора заметки, он нашел их в домашнем архиве помещика Старобельского уезда Харьковской губернии. И эти рецепты никак не были связаны ни с Пушкиным, ни с Гоголем.

«1. Холерное лекарство.
1 золотн. нашатырю.
1 золотн. камфоры.
1 золотн. острой водки.
1 золотн. нефти белой.
1 золотн. скипидару красного.
1 красный стручок.
стакана ренского уксусу.
штофа пенной водки.

Все это смешать вместе и поставить где-нибудь в тепле, в комнате, три дня перебалтывать.

2. Рецепт от холеры.
Возьми рассудку 10 лотов,
7 гранов травки доброты,
12 драхм состав покою,
100 унций сердца чистоты;
Сотри все это камнем веры,
И порошок сей от холеры
Сквозь сито совести просей,
Да капель 100 терпенья соку
И в чашу мудрости глубоку
На специю сию налей;
Накрой надеждой Провиденья.
Молитвой пламенной согрей,
Слезами чиста умиленья
Смешай все это поскорей;
Затем пред зерцалом природы
Сочти дела свои и годы
И по числу их каплей лей, —
И в сем чудесном эликсире
Найдешь все то, что служит в мире
От бед защитой для людей.

Г. Харьков. Сообщ. в 1874 г. Г. С. Чириков»¹⁷.

Итак, загадка пока неразрешима. Есть приписываемый Пушкину относительно безобидный текст, о котором и упоминал Хлестаков, но есть и недавно обнаруженное фривольное «Лекарство от холеры» С. А. Неелова, которое не имеет ничего общего со списками, ходившими под именем Пушкина. И непонятно, почему весьма странный рецепт холерного эликсира соотносился с именем Пушкина. Обратимся к событиям начала 1830-х годов.

Холерная эпидемия 1830–1831 годов пришла в Россию из Азии и нанесла значительный урон. По официальным статистическим данным, за два года в России переболело более полумиллиона человек, а число умерших составило около 230 тысяч. В сентябре 1830 г. «азиатская гостья» достигла Москвы. П. А. Вяземский 3 октября записал в дневнике: «Сегодня минуло две недели, что я узнал о существовании холеры в Москве»¹⁸. Летом 1831 г. холера вступила в северную столицу. Здесь она в считанные дни унесла около десяти тысяч человек «преимущественно из простого народа». Лекарственных средств, предохраняющих от заболевания холерой, врачи в то время не знали. Повсеместно возникающие панические слухи опережали распространение эпидемии. Одним из первых поэтических откликов на появление лютой болезни в Москве стало стихотворение Д. И. Хвостова (приводим начало):

Холера 1830 года
Свирепое исчадье ада!
Восстал неукротимый змей,
Шипя, на воздух льет отраву;
Плечист, огромен и крылат,
Внезапно с берегов Евфрата
До Каспия проник и Волги;
Где он, там сокрушенье, страх;
Там бич несытыя холеры
И смертных тысячи валятся,
Друг другу прививая смерть¹⁹.

Это стихотворение было напечатано в «Невском Альманахе на 1831 год» Е. В. Аладьина под заглавием «Холера. 8 октября 1830-го года». Граф Хвостов не остался безучастным и к петербургским бедам и страданиям, отразив их в большом стихотворении, из которого мы приводим отрывки:

Июль в Петрополе 1831 года
Ступил на Север зверь крылатый,
Лия мгновенно смерти яд,
Язык горящий омокает
В потоки быстрые Невы;
Река, лишась прохладной неги,
В себя прияв недуга семя,
Внутри питает зной и жар;
Струя, подобна белизною
Златой Аравии жемчугу,
На воздух стелет смрадный дым.

Единственный Петрополь, славный,
Краса Европы городов!
Пошто твои унылы стогны,
Не слышно стука колесниц?
....................................
Почувствуя Холеры тягость,
Спешит на торжищи народ...
....................................
Пресеклись съезды и гулянья;
При встрече бар, простолюдинов,
О черной немочи запрос. ²⁰

В примечании к этому стихотворению сообщалось: «Автор на 75 году писал сие Стихотворение, за которое выручил от продажи в лавке Глазунова 250 руб. и пожертвовал для сирот, оставшихся после родителей, умерших от холеры. Смотри С. Петербургские Ведомости и Северную Пчелу того времени».

Cholera morbus сыграла значительную роль и в жизни Пушкина. В одном из набросков к автобиографическим запискам поэт вспоминал: «В конце 1826 года я часто видался с одним Дерптским студентом <...> Он много знал, чему научаются в университетах <...> Его занимали такие предметы, о которых я и не помышлял. Однажды, играя со мной в шахматы и дав конем мат моему королю и королеве, он мне сказал при том: Cholera morbus подошла к нашим границам и через 5 лет будет у нас. О холере имел я довольно темное понятие, хотя в 1822 году старая молдаванская княгиня, набеленная и нарумяненная, умерла при мне в этой болезни. — Я стал его расспрашивать. Студент объяснил мне, что холера есть поветрие, что в Индии она поразила не только людей, но и животных, но и самые растения, что она желтою полосою стелется вдоль по течению рек, что по мнению некоторых она зарождается от гнилых плодов и прочее — все чему после мы успели наслыхаться. Таким образом в дальном уезде Псковской губернии молодой студент и ваш покорнейший слуга, вероятно, одни во всей России, беседовали о бедствии, которое через 5 лет сделалось мыслию всей Европы»²¹. Как известно, 1 или 2 сентября 1830 г. Пушкин выехал из Москвы в нижегородское имение своего отца. Перед своим отъездом он навестил Вяземских в Остафьеве. «...В<яземский> показал мне письмо, только что им полученное: ему писали о холере, уже перелетевшей из Астраханской г<убернии> в Саратовскую. — По всему видно было, что она не минует и Нижегородской (о Москве мы еще не беспокоились). Я поехал с равнодушием, коим был обязан пребыванию моему между азиатцами. Они не боятся чумы, полагаясь на судьбу и на известные предосторожности, а в моем воображении холера относилась к чуме как элегия к дифирамбу»²².

В письме к Наталье Гончаровой из Болдина от 11 октября 1830 г. Пушкин выразил озабоченность тем, что холера в Москве, а его невеста оттуда не выехала: «Добровольно подвергать себя опасности заразы было бы непростительно. Я знаю, что всегда преувеличивают картину опустошений и число жертв; одна молодая женщина из Константинополя говорила мне когда-то, что от чумы умирает только простонародье — все это прекрасно, но всё же порядочные люди тоже должны принимать меры предосторожности, так как именно это спасает их, а не их изящество и хороший тон»²³.

Почему же именно Пушкина, с его азиатским фатализмом, не пренебрегавшего, впрочем, элементарной предосторожностью, народ избрал на роль врача, выписывающего «эликсир» своим многочисленным пациентам? Дело, видимо, в том, что летом 1831 г. в Петербурге сложилась трагическая ситуация, когда многие умирали от холеры, а оставшиеся в живых утратили всякую надежду на правительство и на лекарей. А. В. Никитенко 20 июня записал в своем дневнике: «В городе недовольны распоряжениями правительства; государь уехал из столицы. Члены государственного совета тоже почти все разъехались. На генерал-губернатора мало надеются. Лазареты устроены так, что они составляют только переходное место из дома в могилу. В каждой части города назначены попечители, но плохо выбранные, из людей слабых, нерешительных и равнодушных к общественной пользе. Присмотр за больными нерадивый. Естественно, что бедные люди считают себя погибшими, лишь только заходит речь о помещении их в больницу. Между тем туда забирают без разбора больных холерою и не холерою, а иногда и просто пьяных из черни, кладут их вместе. Больные обыкновенными болезнями заражаются от холерных и умирают наравне с ними. Полиция наша, и всегда отличающаяся дерзостью и вымогательствами, вместо усердия и деятельности в эту плачевную эпоху, только усугубила свои пороки. Нет никого, кто бы одушевил народ<...>»²⁴. В этих условиях подпись национального поэта, поставленная кем-то под анонимным «Лекарством от холеры», сделала этот текст популярным в народе. Миф о Пушкине как спасителе от холеры поддерживает в своих воспоминаниях и писатель М. Н. Макаров (1789-1847): «В последний раз я встретил Александра Сергеевича на похоронах доброго Василия Львовича. С приметною грустью молодой Пушкин шел за гробом своего дяди; он скорбел о нем, как о родственнике и как о поэте. И. И. Дмитриев, подозревая причиною кончины Василия Львовича холеру, не входил в ту комнату, где отпевали покойника. Александр Сергеевич уверял, что холера не имеет прилипчивости, и, отнесясь ко мне, спросил: „Да не боитесь ли и вы холеры?“ Я отвечал, что боялся бы, но этой болезни еще не понимаю. „Не мудрено, вы служите подле медиков. Знаете ли, что даже и медики не скоро поймут холеру. Тут все лекарство один courage, courage, и больше ничего“. Я указал ему на словесное мнение Ф. А. Гильтебранта, который почти то же говорил. „О да! Гильтебрантов не много“, — заметил Пушкин. Именно так было, когда я служил по делам о холере. Пушкинское магическое слово courage (фр. ‘бесстрашие, храбрость’. — А. Д.) спасло многих от холеры»²⁵.

Нуждался ли Пушкин в защите Гоголя? Вероятнее всего, поэт попросил Гоголя опровергнуть его авторство в случае с приписываемой ему пресловутой «Первой ночью» — и Гоголь откликнулся на эту просьбу в статье «Несколько слов о Пушкине». Что же касается «Лекарства от холеры», о котором поэт никогда не упоминал, то Гоголь (во второй редакции своей комедии) просто пустил читателя по ложному следу, что, на самом деле, ему было вполне свойственно. Заставляя Хлестакова рассказывать небылицы об этом, в общем-то, невинном стихотворении, он приписывал ему роль, которую общество от страха приписало такому же, как и стихотворение, безобидному Хлестакову, пугающему одним лишь фантомом исходящей от него опасности.

Примечания

1. Пушкин А. С. Полн. собр. соч.: В 16 т. М. ; Л., 1949. Т. 12. С. 328. Подробнее см.: Дубровский А. В. Гоголь и «мнимый Пушкин» (К вопросу об авторстве стихотворения «Первая ночь») // Гоголь и народная культура. Мат-лы докл. и сообщ. М., 2008. С. 336–345.

2. Гоголь Н. В. Полн. собр. соч. и писем: В 23 т. М., 2003. Т. 4. С. 288.

3. Пушкин А. С. Полн. собр. соч. Т. 15. С. 87.

4. Дрыжакова Елена. Рискованная шутка Гоголя на чтениях «Ревизора» // Русская литература. 2001. № 1. С. 192.

5. Там же. С. 193.

6. Подборку подобных стихотворений С. А. Неелова см. в изд.: Панов С. И. «LE CHANTRE DE LA MERDE» // Седьмые Тыняновские чтения. Мат-лы для обсуждения. Рига; Москва, 1995–1996. С. 250–261.

7. Рукописный отдел Пушкинского Дома (ИРЛИ РАН). Фонд 244, опись 5, № 94.

8. Там же. Л. 74.

9. РО ПД. Ф. 244, оп. 8, № 87, л. 15.

10. РО ПД. Ф. 244, оп. 15, № 34.

11. РО РНБ. Ф. 281, № 24.