П. В. Анненков — биограф Н. В. Гоголя

Павел Васильевич Анненков (1813–1887), литературный критик и мемуарист, известен в русской литературе как составитель первого научного издания сочинений А. С. Пушкина (1855–1857), автор многочисленных воспоминаний. На мемуары Анненкова о Гоголе обычно ссылаются как на объективные и заслуживающие доверия. Между тем убежденный западник Анненков открыто признавал себя «нравственным участником» создания зальцбруннского письма Белинского к Гоголю¹ и считал это письмо разоблачением «пустоты и безобразия всех идеалов Гоголя»². Со своей стороны Гоголь в письме к М. П. Погодину от сентября 1851 г. относил Анненкова к «господам, до излишества живущим в Европе» (XIV, 253). Известно, что Анненков неоднократно встречался в Брюсселе и Париже с К. Марксом³, с которым завязал переписку. Даже в эпоху наибольшего сближения Гоголя с Анненковым, в период переписки первого тома «Мертвых душ» в 1841 г., их отношения не обходились без идейных столкновений. Тон переписки Гоголя с Анненковым также весьма сдержан, а в последних письмах, 1847г., прямо слышится продолжение полемики с Белинским. Очевидно, что в мемуарах Анненкова о Гоголе, с которым мемуарист вступил в идейный спор еще при его жизни, не могла не сказаться определенная тенденция. Этой тенденцией продиктовано само обращение Анненкова к воспоминаниям о Гоголе.

Главным побудительным мотивом создания мемуаров стал для Анненкова выход в свет в 1856 г. двухтомных «Записок о жизни Н. В. Гоголя...» П. А. Кулиша. Кулиш — первый биограф Гоголя — лично не знал писателя и свое представление о художнике черпал из воспоминаний о нем других лиц. Наиболее важным для биографа явилось общение с Сергеем Тимофеевичем Аксаковым. Именно Кулиш ввел впервые в научный оборот обширные воспоминания Аксакова о Гоголе⁴. В процессе работы Аксаков посылал Кулишу пространные выдержки из своего труда, а при личной встрече дал прочесть ему рукопись воспоминаний и разрешил сделать из нее выписки. Прежде всего аксаковские материалы, «голос» Аксакова в книге Кулиша, и вызвал на себя критику Анненкова. Дело в том, что уже с самых первых своих мемуарных публикаций о Гоголе С. Т. Аксаков утверждал: «Да не подумают, что Гоголь менялся в своих убеждениях; напротив, с юношеских лет он оставался им верен»⁵. Это свидетельство С. Т. Аксакова и было оспорено спустя четыре года П. В. Анненковым, который, напротив, брался утверждать — в соответствии с выдвинутым В. Г. Белинским тезисом о «двух Гоголях», — что якобы «великую ошибку сделает тот, кто смешает Гоголя последнего периода с тем, который начинал <...> жизнь в Петербурге <...>»⁶. Доказательству этого тезиса и подчинены главным образом едва ли не все мемуарные свидетельства Анненкова в воспоминаниях «Н. В. Гоголь в Риме летом 1841 года».

Прежде всего следует сказать, что Анненков, который был лишь четырьмя годами младше Гоголя, в то же время далеко уступал ему талантом и известностью, и потому не мог не смотреть на прославленного писателя иначе как снизу вверх. Особенно ощутимо это в авторской редакции мемуаров Анненкова «Н. В. Гоголь в Риме...», где мемуарист почти везде называет Гоголя по имени-отчеству — Николай Васильевич. Это в общем хорошо отражает значительную духовную дистанцию между Гоголем и его биографом. Позднее Стасюлевич, переиздавший мемуары Анненкова, лишь в очень редких случаях сохранил эту особенность оригинала. Стасюлевич почти везде заменил уважительное «Николай Васильевич» фамилией Гоголь. (К сожалению, с этой редакторской правкой воспоминания Анненкова о Гоголе печатаются и по сей день.)

Наиболее показательным из искажений Анненкова, допущенных им в его мемуарах,— это представление о характере отношения Гоголя к наследию Вальтера Скотта⁷. Так, говоря об исключительной любви Гоголя к творчеству шотландского романиста, Анненков заявлял, будто «Вальтер Скотт не был для него представителем охранительных начал, нежной привязанности к прошедшему, каким сделался в глазах европейской критики», — все эти понятия якобы «не находили тогда в Гоголе ни малейшего отголоска»: «В эту эпоху Гоголь был наклонен скорее к оправданию разрыва с прошлым и к нововводительству...». «Гоголь любил Вальтер Скотта просто с художнической точки зрения, за удивительное его распределение материи рассказа, подробное обследование характеров и твердость, с которой он вел многосложное событие ко всем его результатам», — утверждал Анненков⁸. «Художническое» увлечение Вальтером Скоттом Анненков тем не менее ставил в один ряд с любовью Гоголя к народной песне и замечал: «... Страстная любовь к песням, думам, умершему прошлому Малороссии <...> составляло в нем истинно охранительное начало <...>»⁹.

Действительно, Гоголь глубоко ценил в народной песне духовное начало, это явствует из многих его произведений¹⁰, и Анненков, который был хорошо знаком как с художественным творчеством, так и с публицистикой Гоголя, конечно, не мог игнорировать этого отношения писателя к народной песне. Иначе дело обстояло с отношением к Вальтеру Скотту. Тут Анненков чувствовал себя гораздо свободнее. Как показывает текстологический анализ, псевдо-свидетельство Анненкова о том, что Гоголь любил Вальтер Скотта якобы «просто с художнической точки зрения», представляет собой простой пересказ характеристики Гоголем «драматического искусства» Вальтера Скотта, а также Шиллера и Шекспира, в статье «Шлецер, Миллер и Гердер». По мнению Гоголя, историку, способному написать всемирную историю, необходимо владеть, помимо прочего, «высоким драматическим искусством» — искусством, состоящем «в драматическом интересе всего творения, который сообщил бы ему неодолимую увлекательность», и в умении «развивать крупные черты характеров в тесных границах», а также «занимательностью рассказа Вальтера Скотта и его умением замечать самые тонкие оттенки» (VIII, 89). Отсутствие в этой гоголевской статье какой-либо характеристики творчества Вальтера Скотта с содержательной стороны и дало Анненкову смелость утверждать, будто отношение Гоголя к Вальтеру Скотту— это лишь восхищение «художественным мастерством». Рассчитанное на то, что других свидетельств об отношении Гоголя к Вальтеру Скотту не существует, заявление Анненкова оказалось вполне ошибочным. В статье «Петербургская сцена в 1835–36 г. », которая была опубликована впервые лишь спустя девять лет после смерти Анненкова (и соответственно не была известна мемуаристу), сам Гоголь противопоставляет шотландского романиста писателям «отчаянно дерзким, какими производятся мятежи в обществах» (VIII, 554). Из этой статьи вполне определенно явствует, что уже «ранний» Гоголь разделял взгляды критиков, видевших в Вальтере Скотте «представителя охранительных начал».

Столь же бездоказателен Анненков и в своих заявлениях о якобы недостатке образования Гоголя. Это утверждение мемуарист высказывает в связи с полемикой Пушкина с Гоголем о Мольере. Так, Анненков сообщает, что Гоголь однажды сказал Пушкину, что «интрига» у Мольера «почти одинакова и пружины схожи между собой», за что Пушкин и дал Гоголю «порядочный выговор» и сказал, что «в великих писателях нечего смотреть на форму»¹¹. Ничто не останавливало Анненкова. Даже то, что о самой этой полемике рассказал ему ни кто иной, как сам Гоголь! Поистине с хлестаковской легкостью этот рассказ Гоголя, более или менее объективно переданный Анненковым в «Материалах для биографии А. С. Пушкина» (1855), превращается под его пером в воспоминаниях «Н. В. Гоголь в Риме...» (1857) в свидетельство полного незнания Гоголем произведений французского драматурга. «... Он, — пишет Анненков о Гоголе, — решительно ничего не читал из французской изящной литературы и принялся за Мольера только после строгого выговора, данного Пушкиным за небрежение к этому писателю»¹². Заявление Анненкова нелепо хотя бы потому, что произведения Мольера были знакомы каждому тогдашнему гимназисту со школьной скамьи; о пьесах Мольера восемнадцатилетний Гоголь, в частности, упоминает в письме к матери из Нежина от 26 февраля 1827 г. (X, 83). Комедии Мольера игрались на нежинской сцене. Вероятно, если бы Анненкову была известна упомянутая статья Гоголя «Петербургская сцена...», с творческой историей которой связана и настоящая полемика, он бы воздержался от столь безапелляционного суждения. Содержание статьи и изменения, внесенные в нее Гоголем после разговора с Пушкиным¹³, не дают никаких оснований интерпретировать эту историю как свидетельство «недостатка <...> материалов развитой образованности» Гоголя, как это сделал Анненков уже в «Материалах для биографии А. С. Пушкина», и еще менее — допустить, будто Гоголь «решительно ничего не читал из французской изящной литературы», как заявил Анненков в воспоминаниях «Н. В. Гоголь в Риме летом 1841 года».

Свое толкование — в духе разделения Гоголя на раннего и позднего — дает Анненков и якобы «удивившему» его в 1841 г. высказыванию Гоголя о пуристах — группе немецких художников во главе с Ф. Овербеком и П. Корнелиусом, пытавшимися воссоздать в своих картинах «набожное созерцание живописцев дорафаэлевской эпохи»¹⁴. На основании слов Гоголя, что «подобная мысль могла только явиться в голове немецкого педанта», Анненков делает вывод, что писатель в то время еще не был религиозен. «<...> Еще никому, собственно, не принадлежал он, и выход из этого душевного состояния явился уже после отъезда моего из Рима», — утверждает Анненков¹⁵. Между тем критика Гоголем творчества пуристов имела глубоко религиозные основания: в их принципах его не устраивало внешнее подражание старым мастерам, изучение старины извне, без вживания в живую ткань Предания Церкви, — и эту критику Гоголем творчества немецких художников-«назарейцев» разделяли, сочувствуя общему направлению их творчества, многие гоголевские современники и друзья — и отнюдь не западнического направления: А. А. Иванов, М. П. Погодин, Ф. В. Чижов и А. С. Хомяков¹⁶.

Абсолютно недостоверным является и сообщение мемуариста о том, что якобы в июне 1832 г. Гоголь, проезжая через Москву, «чрезвычайно хлопотал на заставе, чтоб прописаться и попасть в Московские Ведомости не „коллежским регистратором“, каковым был, а „коллежским ассесором“». — Согласно послужному списку Гоголя, уже за год до поездки в Москву он перестал быть «коллежским регистратором», получив 1 апреля 1831 г. чин титулярного советника (чин 9-го класса)¹⁷. Недостоверное предание о «коллежском регистраторе», тщеславно выдающем себя за «коллежского асессора», понадобилось Анненкову с одной единственной целью: вновь подчеркнуть различие между «ранним» и «поздним» Гоголем. Именно после приведенного рассказа, Анненков заявляет: «Таким был <...> молодой Гоголь! Великую ошибку сделает тот, кто смешает Гоголя последнего периода с тем, который начинал <...> жизнь в Петербурге <...>».

Стремление во что бы то ни стало настоять на разности между ранним и поздним Гоголем заставляло Анненкова, судя по всему, и умалчивать о некоторых фактах гоголевской биографии, в которых христианские взгляды юного Гоголя проглядывали вполне определенно. Об этом, в частности, позволяет судить дневниковая запись известного ученого фольклориста А. Н. Афанасьева, датированная 1861 г. : «От П. В. Анненкова слышал, что Гоголь написал комедию „Владимирский крест“ <...> Анненков был в числе слушателей. <...> Герой комедии добивается получить владимирский крест, и судьба несколько раз безжалостно обманывает его чиновничье честолюбие <...>. Последняя неудача сводит героя комедии с ума. <...> В последней сцене сумасшедший, воображая себя крестом, становится перед зеркалом, [растопыривает] <...> руки (так что делает из себя подобие креста) и не насмотрится на изображение»¹⁸. «Умолчание» Анненкова в его мемуарах об этом факте творческой биографии Гоголя¹⁹ оказалось столь долгим, что впервые этот факт был обнародован лишь в 1984 г. А между тем это свидетельство проливает свет на религиозный замысел повести Гоголя «Записки сумасшедшего», носившей в черновой редакции название «Записки сумасшедшего мученика»²⁰.

Когда говорят об Анненкове как о биографе Гоголя, обычно имеют в виду две его мемуарные работы: упомянутые воспоминания «Н. В. Гоголь в Риме...» (1857)²¹ и «Замечательное десятилетие» (1880)²². Между тем появившаяся еще в 1841–1842 гг. в журнале «Отечественные Записки» самая первая публикация Анненкова — «Письма из-за границы», также может рассматриваться как один из памятников мемуарной литературы о Гоголе. В то же время это самое первое появившееся в печати произведение Анненкова дает некий ключ к пониманию его биографических свидетельств о Гоголе. Дело в том, что уже это произведение Анненкова несет на себе определенный след ученичества у Гоголя. Гоголь был проводником Анненкова по Риму: именно гоголевскими глазами Анненков открывал для себя этот мир²³, и простое сравнение анненковских «Писем из-за границы» с повестью Гоголя «Рим» показывает, что многими наблюдениям, встречающимися в «Письмах...», Анненков обязан Гоголю: гоголевские размышления над римской и парижской жизнью Анненков почти дословно повторяет в своих путевых записках, не ссылаясь, впрочем, при этом на авторство Гоголя. Дело объясняется тем, что «Письма из-за границы» Анненкова и гоголевский «Рим» были опубликованы почти одновременно, и потому Анненков не успел откорректировать свое произведение. Достаточно привести один характерный пример.

В свете культурно-исторической концепции Гоголя, в которой полярными точками являются Петербург и Москва, Париж и Рим, вовсе не удивительно, что, по свидетельству Анненкова, «намек на то, что европейская цивилизация может еще ожидать от Франции важных услуг, не раз имел силу приводить невозмутимого Гоголя в некоторое раздражение. Отрицание Франции было у него <...> невозвратно и решительно <...>»²⁴. Речь, конечно, шла не об отрицании Франции, а о неприятии Гоголем самой западноевропейской цивилизации.

Останавливает внимание другое. Удивительно само появление в устах западника Анненкова критики в адрес той же самой парижской «цивилизованной» жизни в его «Письмах из-за границы». Удивляет это, впрочем, если не знать, что все эти якобы анненковские размышления — всего лишь прямое повторение того, что, по-видимому, не раз говорил ему ранее в Риме Гоголь, уже успевший до этого оценить все достоинства и недостатки Парижа. «...Публичные лекции знаменитейших профессоров Парижа, — пишет Анненков,— <...> принадлежат к числу парижских зрелищ, во-первых, по отсутствию <...> в философских и литературных лекциях строгой науки, а во-вторых, по необычайному старанию профессоров сделать чтения свои как можно остроумнее, пестрее, замысловатее. <...> Книгопродавцы прибегли с горя к картинкам и великолепным изданиям, <...> со всею типографскою роскошью <...> чтоб завлекать охладевшую публику... <...> Политические брошюры распространяются страшно, так <...> что одному человеку уже и вычитать нельзя, что появляется в неделю. <...> Плюнешь всякий раз, да и отойдешь прочь!»²⁵ — Напомним, что пишет Гоголь в повести «Рим» о парижской жизни итальянского князя: «В самой науке, в ее одушевленных лекциях <...> стало ему заметно везде желание выказаться, хвастнуть, выставить себя; везде блестящие эпизоды, и нет торжественного, величавого теченья всего целого. <...> Книжная литература прибегала к картинкам и типографической роскоши, чтоб ими привлечь к себе охлаждающееся внимание. <...> всякий француз воспитывался этим странным вихрем книжной, типографски движущейся политики <...>» (III, 227–228).

Идейное влияние Гоголя ощутимо и в воспоминаниях Анненкова «Н. В. Гоголь в Риме...». Так, под впечатлением от встреч с Гоголем, западник Анненков пишет: «...Всякий заехавший в Рим совершенно отделяется от современности, забывает газеты, Европу, открытия и предается воспоминаниям истории и искусства: другого нет разговора, как статуя, картина, новая находка в этой земле <...> Но как же тихо бывает здесь заезжим нашим туристам, офицерам, советникам, поехавшим прогуляться <...>! После <...> восхождения на купол Петра да осмотра Ватиканских зал, <...> да посещения <...> Колизея, — хоть удавиться от скуки. <...> А я между тем жил рядом <...> с Гоголем и в сообществе трех или четырех русских художниковниях Анненкова о Гоголе — в «Замечательном десятилетии» и мемуарах «Две зимы в провинции и деревне». Таким, например, жалким и потерянным выглядит у Анненкова Гоголь в последней зарисовке мемуариста: «В четыре часа по полудни я ехал с братом-комендантом куда-то обедать, когда неожиданно повстречался с Гоголем, видимо, направлявшимся в соборы к вечерне, на которую благовестили. Как бы желая отклонить всякое подозрение о цели своей дороги, он торопливо подошел к коляске и с находчивостью лукавого малоросса проговорил: „А я к вам шел, да, видно, не вовремя, прощайте“. Бедный страдалец!»²⁶ — Вот таким заискивающим и неуверенным в себе — стыдящимся самой своей веры — выглядит Гоголь в этих позднейших, очевидно, далеких от достоверности воспоминаниях Анненкова. Предвзятость и стремление во что бы то ни стало подвести творческий путь Гоголя под установку, принятую по отношению к нему Белинским, к сожалению, внесли в мемуары Анненкова определенную долю тенденциозности, исказившую подлинный облик Гоголя.

Примечания

2. П. В. Анненков и его друзья. Литературные воспоминания и переписка. 1835–1855 гг. СПб., 1892. С. 531.

3. Анненков П. В. Замечательное десятилетие. 1838–1848 // Анненков П. В. Литературные воспоминания. М., 1989. С. 340.

4. Весной 1846-го и 1848 го гг.

5. Авторская редакция воспоминаний Аксакова о Гоголе была впервые частично опубликована лишь в 1880г. (см.: Отрывок из рукописи Сергея Тимофеевича Аксакова: «История моего знакомства с Гоголем, с включением всей переписки с 1832 по 1852» // Русь. 1880. 6 дек. № 4. С. 15–18; 13 дек. № 5. С. 13–15; Из неизданной рукописи С. Т. Аксакова: «История моего знакомства с Гоголем» // Русь. 1880. 20 дек. № 6. С. 15–17), а полностью — еще десять лет спустя, в 1890-м (История моего знакомства с Гоголем со включением всей переписки с 1832 по 1852 год. Сочинение С. Т. Аксакова. <Под ред. Н. М. Павлова> // Русский Архив. 1890. Кн. 4. № 8; отд. оттиск — М., 1890).

6. Аксаков С. Т. Несколько слов о биографии Гоголя // Собр. соч.: В 4 т. М., 1956. Т. 3. С. 605.

7. Анненков П. В. Н. В. Гоголь в Риме летом 1841 года // Анненков П. В. Литературные воспоминания. М., 1989. С. 57.

8. Впервые указано: Виноградов И. А. Обретение жанра: Народная песня и «Тарас Бульба» Гоголя // Н. В. Гоголь и народная культура: Седьмые Гоголевские чтения: Материалы докладов и сообщений Международной конференции. М., 2008. С. 71–72.

9. Анненков П. В. Н. В. Гоголь в Риме летом 1841 года. С. 53–54.

10. Там же. С. 54.

1. В статье «О малороссийских песнях» Гоголя, в частности, замечал: «Где же мысли в них коснулись религиозного, там они необыкновенно поэтически». Позднее, в «Выбранных местах из переписки с друзьями», он прямо сравнивал народную песню — по заключенному в ней стремлению к «лучшей отчизне» — с «церковными песнями и канонами», которые называл в числе главных источников самобытной русской поэзии.

11. Анненков П. В. Материалы для биографии А. С. Пушкина. М., 1984. С. 332.

12. Анненков П. В. Н. В. Гоголь в Риме летом 1841 года. С. 53.

13. См.: Гоголь Н. В. Собр. соч.: В 9 т. М., 1994. Т. 7. С. 608–609.

14. Анненков П. В. Н. В. Гоголь в Риме летом 1841 года. С. 70.

15. Там же. С. 70.

16. Подробнее см.: Виноградов И. А. Неопубликованное письмо современника о статье Н. В. Гоголя «Исторический живописец Иванов» // Acta Philologica. Филологические записки. Научный альманах / Гл. ред. М. Л. Ремнева. Филол. ф-т МГУ им. М. В. Ломоносова. М., 2007. Вып. 2. С. 363–396. Добавим, что в то время, когда П. В. Анненков публиковал свои воспоминания о Гоголе (1857), он, в частности, располагал письмом Н. В. Станкевича от 25 марта 1840 г. из Рима, посвященном полемике Н. В. Станкевича и художника А. Т. Маркова с С. П. Шевыревым о художниках-«назарейцах». Как явствует из этого письма, даже Шевырев, будучи сторонником пуристов, не был, однако, их безусловным апологетом: «Ш<евырев> стал защищать направление новой немецкой живописи, старание подражать Перуджино и проч. Ш<евырев> видит в этом необходимую реакцию языческому направлению, начатому Микель-Анджелом, возвращение к типу первоначального предания. <...> Я старался поскорее кончить этот разговор, а то ведь пришли бы к неразрешимому. <...> ...Ведь немецкая школа хочет не только сохранения этого преданного типа, она подражает манере старых живописцев, их складкам и проч. Это уж не может быть никак оправдано ничем. Тут Ш<евырев> вступает уже на техническое поле и уверяет, что в старину лучше делали складки! Тут уж недобросовестность, кажется. Впрочем, Ш<евырев> сознает, что, как реакция, эта школа имеет свои крайности» (Николай Владимирович Станкевич. Переписка его и биография, написанная П. В. Анненковым. М., 1857. С. 327–328).

17. Познакомившись летом 1832 г. с Киреевским и посылая ему сборник из 46-ти украинских песен, Гоголь подписался: «Чиновник 9 класса Н<иколай>Гоголь» (см.: Сперанский М. Н. К истории собрания песен Н. В. Гоголя. Нежин, 1912. С. 24).

18. Афанасьев А. Н. Отрывки из моей памяти и переписки // Михаил Семенович Щепкин: Жизнь и творчество. М., 1984. Т. 2. С. 153–154.

19. Указанный факт подтверждается также свидетельством В. И. Родиславского, со слов М. С. Щепкина (см.: <Родиславский В. И. > О комедии Н. В. Гоголя «Владимир 3-й степени» // Театральные Афиши и Антракт. 1865. 5 янв. № 5. С. 3–4; перепечатано: Родиславский В. О комедии Н. В. Гоголя «Владимир 3-й степени» // Беседы в Обществе любителей российской словесности при Императорском Московском университете. М., 1871. Вып. 3. С. 136–140).

20. Подробнее см.: Виноградов И. А. Крест миролюбцев. К первоначальному названию повести Н. В. Гоголя «Записки сумасшедшего» // Лит. Россия. 1994. 18марта. № 11. С. 14.

21. Впервые опубликовано: Анненков П. Воспоминания о Гоголе. Рим, летом 1841 года. // Библиотека для Чтения. 1857. № 2 (ценз. раз. — 5 февр.). <Отд. 3>. С. 109–148; АнненковП. Воспоминания о Гоголе. II // Библиотека для Чтения. 1857. № 11 (ценз. разр. — 4 ноября). <Отд. 3>. С. 1–50. Перепечатано, с исправлениями, пояснениями и сокращениями М. М. Стасюлевича: Анненков П. В. Н. В. Гоголь в Риме летом 1841 года (1857 г.) // Анненков П. В. Соч. Воспоминания и критические очерки. Собр. статей и заметок. 1849–1868 гг. СПб.: Типография М. Стасюлевича, 1877. Отд. 1. С. 161–240.

22. Впервые опубликовано: Анненков П. В. Замечательное десятилетие. 1838–1848. Из литературных воспоминаний // Вестник Европы. 1880. № 1. С. 216, 220–224; № 2. С. 469, 471–476, 481–482, 487, 498–501; № 3. С. 30–31, 36–45; № 5. С. 36–38, 54–56, 60–61, 63, 65. Перепечатано: Анненков П. В. Соч. Воспоминания и критические очерки. Собр. статей и заметок. 1849–1868 гг. СПб., 1881. Отд. 3. С. 1, 5, 7–8, 35–41, 46–47, 51–52, 62–65, 97–99, 103–111, 195–196, 211–213, 217–220, 222.

23. Вот первые впечатления Анненкова от Рима: «Вот я уже здесь две недели <П. В. Анненков приехал в Рим 16/28 апреля 1841 г. >; отыскал Гоголя, который и указывает мне точки для наблюдения в этом море...» По-видимому, тем, что именно Гоголь указывал Анненкову «точки для наблюдения» в Риме, а также, вероятно, тем, что Гоголь прочел П. В. Анненкову в рукописи отрывок своей незавершенной повести «Рим», объясняются многочисленные переклички «Писем из-за границы» с этой гоголевской повестью (см.: Гоголь Н. В. Петербургские повести / Вступ. ст. и коммент. И. А. Виноградова. М., 2001. С. 307–318).

24. Анненков П. В. Замечательное десятилетие 1838–1848 // Анненков П. В. Литературные воспоминания. С. 178.

25. Анненков П. В. Письма из-за границы (1841) // Анненков П. В. Парижские письма. М., 1983. С. 57–58.

26. Последняя встреча с Гоголем. (Из воспоминаний П. В. Анненкова о Москве осенью 1851 года) // П. В. Анненков и его друзья. Литературные воспоминания и переписка 1835–1885 годов. С. 516.