Формы лиризма в творчестве А. Белого («Серебряный голубь») и Н. В. Гоголя («Вечера на хуторе близ Диканьки»)

Рубеж XIX-XX веков был отмечен нацеленностью на «прошлое». Искусство «серебряного века» оказалось в этой связи прекрасным аккумулятором, оно широко использовало поставленные ранее вопросы, сделав их объектом интересных и глубоких размышлений [5:62]. Не стало исключением и творчество А. Белого, чьи произведения насквозь пронизаны идеями, образами, мотивами, пришедшими к нему из культурной сокровищницы предшествующих эпох. Не смотря на полицитатность поэта, можно говорить о явно выраженной гоголевской доминанте. А. Белый в книге «Мастерство Гоголя» напишет о своем стремлении стать Новым Гоголем («Гоголем, воскресшим через 80 лет»), о возникновении целого «комплекса Гоголя» [2:298].

Жорж Нива в одной из своих работ подчеркнет, что «Серебряный голубь» открыл «неогоголевскую» эпоху в истории русской прозы. По словам исследователя, «сюжет здесь растворяется в этнографических подробностях и обостренном лиризме» [9:117]. А Белый в ряде своих высказываний о прозе Н. В. Гоголя: «напеву подчинены здесь образы, краски, синтаксис, даже сюжет» («Мастерство Гоголя»), а также в характеристике собственного творчества: «основой творчества является мелодия, а не образ стиха, не звук, рифма, строчка или строфа» (предисловие к сборнику «Песня разлуки»), — выдвигает лирическое начало в качестве одного из основных факторов сближения с автором «Вечеров на хуторе близ Диканьки». Уже во «Второй симфонии» поэт попытался упразднить границу между поэзией и прозой и создать композиционную технику по принципу чередования тематически разнообразных мотивов. Действительно, при чтении большинства прозаических произведений А. Белого, равно как и повестей Н. В. Гоголя, создается ощущение, что лиризм как бы взрывает текст изнутри, подчиняя себе все его уровни: тематический, сюжетный, образный, композиционный, синтаксический.

Термин «лирическое» («лиризм») обозначает не только родовые особенности, но и возвышенную эмоциональность, выраженную в речи автора, рассказчика, персонажа [11:296-297]. Наряду с произведениями, безусловно и полностью принадлежащими к одному из литературных родов, существуют и те, что соединяют в себе свойства каких-либо двух родовых форм — «двухродовые образования» (выражение Б. О. Кормана). В словесном искусстве глубоко укоренена лиро-эпика, включающая в себя лиро-эпические поэмы, баллады и так называемую «лирическую прозу», в которой к повествованию о событиях «подключены» лирические отступления [11:316].

Вопрос о лирическом начале у Гоголя впервые был поставлен В. Г. Белинским, который говорил о «разгуле лиризма» на страницах «Вечеров на хуторе близ Диканьки». Современное литературоведение по-разному подходит к анализу этого явления. Г. Н. Поспелов, Н. Л. Степанов, М. В. Храпченко считали, что лирическое начало должно выступать вспомогательным компонентом при анализе идейно-творческого пути Гоголя, при раскрытии сложного и противоречивого мировоззрения писателя. Г. А. Гуковский связывал его с особенностями жанровой природы произведений. С точки зрения Ю. М. Лотмана, именно лирическое начало создает в них безграничность художественного пространства и его внутреннюю динамичность [6:25-27]. На лиризме А. Белого делали акцент В. М. Паперный, Д. Е. Максимов, Ж. Нива, И. В. Корецкая и др. Большинство из них сходилось во мнении, что поэт ориентировался на гоголевское сочетание социально-бытовой эпики и стихии открытого лиризма [7:227-228]. Не надо забывать, что А. Белый — прежде всего поэт, а потому лирическое начало его прозы вполне закономерно.

В «Мастерстве Гоголя» А. Белый на первое место поставит напевность «Вечеров». Убежденный в том, что «звук первее образа», поэт подчеркнет песенность гоголевской прозы. Гоголь, благодаря этой всепроникающей музыкальности, «наперекор веку» своему «сломал в прозе «прозу», превратив ее в «поэзию-прозу». Это устремление отвечало унаследованным от романтизма исходным принципам символисткой эстетики: опора на собственно художественные возможности речи при ограничении понятийных, рационально-логических элементов [7:232].

Украинская песня зазвучит с первых страниц «Вечеров на хуторе близ Диканьки»: «<...> И серебряные песни летят по воздушным ступеням на влюбленную землю» [4:9], затрагивая самые тонкие струны души читателя. Однако песня у Гоголя служит не просто фоном, создающим национальный колорит, но истинным выразителем внутреннего мира героев. Достаточно вспомнить пронзительную «Едет окровавленный возок» пани Катерины в «Страшной мести». Богат песнями и текст «Серебряного голубя»: «Стояли в воздухе звонкие песни» [3:112]. На страницах романа слашатся звуки вальса «Невозвратное время», отражающего трагизм поисков главного героя Петра Дарьяльского и трогательно лиричная «У церкви стояла карета» как своеобразное предвестие судьбы Катерины. С ними соседствуют хоровые песни сельских девушек («И уже прошли к пруду сельские девки с песнями хоровыми») как знак народной стихии и магическая песня голубей-сектантов. О неоднородности песенного материала «Серебряного голубя говорит и наличие в тексте „унывающей песни полуночных парней, в ночи утопающей“ [3:94], а также шуточных песен разнообразного содержания (Маланья моя, Лупоглазая моя!», «Ах ты слон, слон, слон — Хоботарь, хоботарь»). Приведенные примеры позволяют сделать вывод о том, что песня, привнося в произведения Н. В. Гоголя и А. Белого мелодичность и лиризм, выполняет важную структурообразующую функцию, участвует в построении сюжетно-композиционной канвы.

Другой важной составляющей лирически любовное изображение природы. Пейзажные зарисовки в повестях Гоголя и Белого пространны и детализированы, что создает ощущение со-присутствия, реальности, осязаемости происходящего: «Чуден Днепр при тихой погоде» или «Славное село Целебеево!» Они проникнуты авторским настроением, а потому глубоко субъективны: писатель как бы сам зачарован красотой окружающего мира и приглашает читателя разделить его чувства.

Гоголь — поэт ночи. Прекрасна украинская ночь в «Майской ночи, или утопленнице»: «Божественная ночь! Очаровательная ночь! Недвижно вдохновенно стали леса, полные мрака, и кинули огромную тень от себя. Тихи и покойны эти пруды; холод и мрак вод их угрюмо заключен в темно-зеленые стены садов. Девственные чащи черемух и черешен пугливо протянули свои корни в ключевой холод и изредка лепечут листьями, будто сердясь и негодуя, когда прекрасный ветреник — ночной ветер, подкравшись мгновенно, целует их <...>» [4:54-55]. Но столь же чарующе великолепна «Ночь перед Рождеством»: «<...> Зимняя ясная ночь наступила. Глянули звезды. Месяц величаво поднялся на небо посветить добрым людям и всему миру <...>» [4:89].

Ночь в изображении Гоголя амбивалентна. Это время сна и успокоения. Время волшебства и надежд, когда природа предстает перед нами в своей нетронутой, первозданной красоте. При этом природа живет. Дышит, наполняется звуками: «И вдруг все ожило: и леса, и пруды, и степи. Сыплется величественный гром украинского соловья, и чудится, что и месяц заслушался его посреди неба...» [4:55]. Но это и время, когда свою действенную силу получает зло: и «хитрый», по-своему привлекательный черт, и страшная ведьма, и колдун.

Пейзаж А. Белого в основном дневной. Однако и здесь природа как бы двусоставна: она дает жизнь и одновременно грозит бедой и смертью.«Когда нет туч, свежо и точно выше поднято высокое небо, такое высокое и глубокое; луч обнимает валом этот хрустальный, зеркальный и чистый пруд <...> А небо? А бледный воздух его, сперва бледный. А коли приглядеться, вовсе черный воздух?...» [3:36-37].

Гоголевское изображение психологично. Оно не просто вносит в произведение лирическую струю, но и является знаком внутреннего состояния героев. Постепенно описание Днепра превращается в аллегорию, своеобразный код, открывающий бездны материнской души, а беспокойство героини подчеркивает описанием хмурого украинского утра («Блеснул день, но не солнечный: небо хмурилось, и тонкий дождь сеялся на поля, на леса, на широкий Днепр. Проснулась пани Катерина, но не радостна: очи заплаканы, и вся она смутна и неспокойна» [4:140]). В прозе А. Белого психологизм пейзажных зарисовок проявлен еще четче: «У, как шумят деревья, треплется Катина синяя юбка, разлетелись волосы; у, как посвистывает, как ходит сырая вокруг трава; закачались ветви, прутья, вершины, и ярко-розовые иван-чай расходились, что Катин души молодой размах <...>» [3:137]. Природа здесь предупреждает героев о грозящей им опасности: «Вздрогнул Дарьяльский, будто тайная погрозила ему там опасность. Как грозила она ему не раз, будто тайно его призывала страшная, от века заключенная в небе тайна <...> [3:37].

Л. Л. Фиалкова заметила, что Гоголь, опираясь на УНТ, переносил в свои произведения элементы фольклорно-мифологической картины мира. Свойственное мифологическому сознанию антропоморфное восприятие природы становится у писателя эстетически значимым элементов пейзажа [10:14]. Природа в „Вечерах“ наделяется автором собственной душевной жизнью, чувствует, действует. Это позволяет нам выделить третья составляющую лирического начала — метафоричность прозы Гоголя и Белого.

„Река — красавица блистательно обнажила серебряную грудь свою, на которую роскошно падали зеленые кудри дерев“, „угасающий день пленительно и ярко румянился“, „задумавшийся вечер мечтательно обнимал синее небо“ [4:11, 18, 49]. Писатель создает свое мироздание, в котором леса — „борода деда“, луга — „пояс, перерезавший небо“, горы — „застывшие волны“, а пруд — „старец бессильный, обнимающий небо“, колдовское небо, на фоне которого возникает столь же колдовская земля [1:362]. А. Белый в „Серебряном голубе“ наследует антропоморфному восприятию природы.„Окрестность в ветре взметнула дерев плащи, пуская с дерев плащей краи“, „солнце, большое, золотое, золотыми своими большими лучами моет сухой, чуть буреющий под солнцем луч, травка-муравка печется в лучах большого, большого солнца“ [3:145, 204].

В прозе обоих писателей „оживает“ не только природа. Но и дома, комнаты. Предметы интерьера, утварь. Горшки в „Сорочинской ярмарке“ превращаются в „щеголей“ и „кокеток“. Дома в Ночи перед Рождеством» «устремляют <...> свои бесчисленные огненные очи и глядят» [4:120].

В романе А. Белого «Серебряный голубь» целебеевские избенки «к дороге гурьбой сбежались» и «злобно на нее моргают глазами, полными жестокости и огня» [3:34, 177-178]. В свою очередь люди в этом фантастическом мире уподобляются зачастую деревьям, животным, вещам.«Катя сидит, обсыпается лепестками любви, лепестки ветер кружит, ветер их сушит, обсыпается Катя» [3:112]; «в то самое время вошла старушка, низенькая, совершенный кофейник в чепчике» [4:183].

Лирическое настроение создается писателями и за счет активного использования таких приемов художественной речи, как гипербола и сравнение. Поцелуй в «Вечере накануне Ивана Купалы» оказывается громче, чем удар мякогонка о стену, дед в «Пропавшей грамоте» взял вилку, «мало чем поменьше тех вил, которыми мужик берет сено» [4:39, 82]. А. Белый в «Серебряном голубе» наследует гоголевское стремление к преувеличению: постель в доме Феклы Матвеевны была «невероятных размеров, с еще более невероятных размеров перинами и пуховыми подушками»; глаза Матрены Семеновны такие, «будто там океан-море синее расходилось из-за ее рябого лица», и нет предела его, океан-море синего, гулливым волнам« [3:82, 170].

Поэтические образы создаются и за счет великолепных сравнений: «Ветви деревьев убрались инеем, будто заячьим мехом», «красногрудый снегирь, словно щеголеватый польский шляхтич» [4:46]; «тройка, будто черный, большой, бубенцами цветущий куст», «рыжие трепетали живо березки ржавчиной и парчою, точно в первопрестольный праздник облаченное духовенство» [3:123, 150].

Нельзя не сказать об интонационно-синтаксических средствах выразительности. В прозе А. Белого встречается нагнетение эпитетов в духе Н. В. Гоголя: «ясная, чистая, тихая, свежая ночь», «красные, синие, серые, душные, грозные ветреные дни», «темная, томная, белоглазая туча» [3:64, 92, 141]. Для обоих писателей характерные примеры опущения одного из главных членов предложения («не успел пройти двадцати шагов — навстречу запорожец» [4:77], « в окнах — сырость, в окнах — дождь« [3:102]), и случаи инверсии («тупоносая Кате улыбается баба») [3:116], и звучащие на страницах их произведений риторические интонации («Не так ли и радость, прекрасная и непостоянная гостья, улетает от нас, и напрасно одинокий звук думает выразить веселье?», — вопрошает Гоголь в «Сорочинской ярмарке» [4:34], «Никогда, никогда не узнаете вы, где, когда, почему совершается смерть в молодой душе!», — восклицает Белый в «Серебряном голубе» [3:102].)

Отдельно остановимся на роли повтора в структуре произведений Гоголя и Белого. Текст «Вечеров» и «Серебряного голубя» пронизывают словесные повторы: «темная, темная моя будет хата», «шумнее и шумнее раздавались по улицам песни» [4:40, 198]; «густо, густо он покраснел», «синий, синий по нем пробегает ее взгляд» [3:156, 115-116]. Кроме того ряд эпизодов строится на многократном употреблении ключевых слов, фраз, речевых ходов. Гоголь выстраивает таким образом сцену с мертвецами, встающими из могил [4:135-136], Белый четырехкратным повторов наречия «медленно» создает у читателя иллюзию тягучести, неспешности течения целебеевской жизни [3:154]. Наконец, наиболее значимые персонажи, мотивы, образы, тема проходят рефреном через все произведение. Вспоминается красная свитка и черт в различных его обличьях (включая образ колдуна), переходящие из повести в повесть в «Вечерах», а затем заимствованные Белым. Все виды повторов словно своеобразные аккорды создают поэтическую, мелодическую прозу обоих авторов.

И последнее. Д. Е. Максимов подчеркнул, что лирическая стихия достигает наибольшей концентрации в лирических отступлениях [8:287]. Более значительна их роль в романе А. Белого. Лирические отступления различны по объему: от достаточно больших по размерам (о путях России) до совсем кратких авторских вкраплений («Детское сердце берегите — остановится детское сердце, и ничто уже его не заставит биться, ничто» [3:98]. Границы их зачастую трудно определить: авторские лирические пассажи часто сливаются с соседним описательным или повествовательным текстом.

Литература

1. Белый А. Луг зеленый || Белый А. Символизм как миропонимание. М., 1994 — с. 328-334.

2. Белый А. Мастерство Гоголя. М., 1996.

3. Белый А. Серебряный голубь. М., 1990.

4. Гоголь Н. В. Вечера на хуторе близ Диканьки. Миргород. М., 1982.

5. Долгополов Л. К. Начало знакомства. О личной и литературной судьбе А. Белого || А. Белый. Проблемы творчества. Статьи. Воспоминания. Публикации. М., 1988 — с. 25-103 .

6. Ермолаева И. И. Лирическое отступление как включенный текст (на материале произведений Н. В. Гоголя). Диссертация на соискание ученой степени кандидата филологических наук. Екатеринбург, 1996.

7. Корецкая И. В. А. Белый: «корни» и «крылья» || Связь времен. Проблемы преемственности в русской литературе конца XIX — начала XX веков. М., 1992 — с. 225-244.

8. Максимов Д. Е. Русские поэты начала века (В. Брюсов, А. Блок, А. Белый и А. Ахматова). Л., 1986.

9. Нива Ж. А. Белый || История русской литературы ХХ века. Серебряный век. М., 1995 — с. 106-127.

10. Фиалкова Л. Л. Гоголевская традиция в русской фантастической прозе начала ХХ века. Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук. Тарту, 1995.

11. Хализев В. Е. Теория литературы. М., 1999.