Роль Н. В. Гоголя в русской литературе в отражении шведского литературоведения

Кобленкова Д. В. к.ф.н., доцент Нижегородского гос. ун-та им. Н. И. Лобачевского (Н. Новгород) / 2009

Насколько об этом можно судить по информации, представленной в шведской «Истории мировой литературы»¹, первое произведение Н. В. Гоголя, переведённое на шведский язык, вышло в 1878 году. Им стал «Ревизор», появившийся спустя 42 года после своего создания. Вторым текстом, заинтересовавшим шведов, была повесть «Тарас Бульба», опубликованная в Швеции в 1883 году. Два эти произведения являются единственными публикациями, которые оказались востребованными шведским читателем ХIX века. Это свидетельствует о том, что на протяжении длительного периода Гоголь воспринимался шведами лишь в двух ракурсах: с одной стороны, как реалист-комедиограф, с другой — как писатель-прозаик, создающий величественные лиро-эпические произведения, пронизанные казацким духом Малороссии².

Новый интерес к Гоголю возникает уже в середине ХХ века: в 1942 году переводят «Петербургские повести», в 1948 — «Мёртвые души» и «Как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем». В 1949 году выходит сборник, в который включаются произведения из «Вечеров на хуторе близ Диканьки» и «Миргорода». Этот сборник и в современных переизданиях называется «Украинские новеллы».

После войны в 1954 году издают отдельно «Нос» и «Шинель», в 1978 — «Записки сумасшедшего».

В настоящее время можно с уверенностью сказать, что самым востребованным произведением Гоголя в Швеции является повесть «Шинель», на втором месте по значимости стоит «Нос». Мотивация этого предпочтения очень показательна для шведского общества, и к этой проблеме мы вернёмся ниже.

Библиографическая картотека Уппсальской библиотеки «Carolina Rediviva», посвящённая Гоголю, его личности и анализу произведений, свидетельствует, что литературоведческое предпочтение отдаётся работам российских, немецких и американских исследователей. В частности, на начальном этапе серьёзного интереса к писателю, который очень показательно приходится на 60-ые годы ХХ века, большую роль в восприятии творчества Гоголя и его личной духовной трагедии сыграли работы русских эмигрантов — В. Набокова, Д. Мережковского, Д. Мирского. Эти исследования, наряду с несколькими английскими и американскими работами, послужили основой для создания единственной на сегодняшний день монографии о Гоголе — книге Ханса Левандера «Николай Гоголь», которая вышла в 1960 году³. В ней автор был сориентирован на философско-мистическую и социальную проблематику произведений Гоголя, что в свою очередь отражает шведские приоритеты в художественной литературе. Структура книги определялась в соответствии с наиболее часто используемым подходом: основные места пребывания Гоголя и ключевые произведения. Первая глава называлась «Мистический карлик. Украина в Петербурге. Ревизор»; вторая — «В Рим. Мёртвые души. Шинель»; третья — «Предсмертные годы. Письмо друзьям. Из Иерусалима в Москву».

В первом издании книги Левандер, будучи увлечённым идеями русских эмигрантов, в том числе вопросом о мистицизме Гоголя, старался не затрагивать острых проблем его личной биографии, хотя вопрос о возможных сексуальных неврозах Гоголя всё же поднимался, в частности в связи с интерпретацией «Вия». Однако в переиздании⁴ этого исследования он, очевидно, посчитал необходимым расширить круг проблем в соответствии с новыми публикациями, но не меняя ничего концептуально. Показательно, что критик не стал дополнять работу собственными размышлениями и сослался на вышедшие к тому времени исследования: изданную в Лондоне и ставшую знаменитой книгу американского литературоведа Саймона Карлинского «Сексуальный лабиринт Гоголя»⁵ и французскую версию биографии Гоголя, эпатажно написанную Анри Труайя⁶. Стоит, однако, отметить, что и Карлинский, и Труайя являются русскими по происхождению, поэтому в исследовании Левандера по-прежнему определяющим оставался «русский» взгляд на творчество Гоголя. Механические вставки из Карлинского и Труайя, касающиеся его отношений с И. Виельгорским, поэтом Н. Языковым и А. Виельгорской, равно как и проблема возможного гомосексуализма писателя, на котором настаивал Карлинский, остались совершенно непрокомментированными Левандером. Этот подход во многом отражает черты шведского менталитета, осторожного принципа невмешательства. Кроме того, Левандера, как и шведское литературоведение в целом, не смущает явная вторичность материала. Авторы могут обозначить проблему, но предпочтут уйти в сторону от её субъективного толкования. Кроме того, у шведов, как известно, не принято вмешиваться в чужую частную жизнь, равно как и раскрывать свою. Пространство личной свободы для них остаётся сакральным приоритетом.

Норвежское исследование Гейера Хьетсо «Николай Гоголь»⁷ было переведено на шведский в 1994 году. Оно является вторым в Швеции вариантом творческой биографии Гоголя. Это исследование уже включает в себя обширную базу источников от воспоминаний писателей XIX столетия (С. Аксакова, П. Анненкова, Г. Данилевского и др.) до работ 70-80-х годов (Ю. Барабаша, Ю. Манна, И. Золотусского, В. Кривоноса, В. Казарина, В. Ерофеева и др.), а также исследования европейских и американских литературоведов, посвящённые анализу поэтики.

С этого периода новых монографий о Гоголе, написанных на шведском языке или переведённых на него, не появилось. В итоге к концу 80-ых — началу 90-х годов сформировалось определённое восприятие творчества Гоголя, которое с незначительными вариантами отражается в предисловиях и послесловиях к разным изданиям его произведений. В этом же ракурсе выдержаны комментарии к гоголевским текстам в академическом исследовании по истории мировой литературы, где русской литературе XIX века посвящена отдельная глава.

Выводы, сделанные шведскими русистами, можно систематизировать следующим образом.

Как правило, Гоголь так или иначе сопоставляется с Пушкиным, однако подчёркивается, что Пушкин положил начало не столько самому реализму как направлению, сколько реалистическому стилю. Более того, указывается, что «Пушкин и Лермонтов были слишком аристократичными и индивидуалистичными для того, чтобы стать по-настоящему национальными писателями»⁸. Почти во всех изданиях гоголевских текстов можно встретить указание на то, что глубже всех трагедию обыденности, в том числе русской чиновничьей жизни, понял и отразил именно Гоголь. Исследователями употребляется слово «vardagen» — «каждодневность», и это тоже не случайно. Шведское искусство само постоянно исследует эту проблему, так как страна, несмотря на социальную стабильность, остро ощущает свою провинциальность в мировом политическом пространстве, страдает от отсутствия «больших» событий, однообразия жизни и закреплённости каждого шведа в социальной иерархии. Этот аспект является также одним из мотивов особого интереса к гоголевской «Шинели».

Оценивая место Гоголя в русской литературе, шведская критика отмечает также, что его можно назвать реалистом, но и Гоголь, особенно на начальном этапе, оказался востребован, прежде всего, благодаря своему стилю, который прошёл два основных этапа развития: «Он начинает с историй о привидениях и исторического романа „Тарас Бульба“. Именно во время создания этого произведения формируется его манера — сочетание поэтического стиля с картинами народной жизни». Указывается, что Гоголь «создаёт во многом сказочные характеры, полные свежести и выразительности, беспечно льющейся поэзии, и всё это отличается свободной игрой воображения»⁹. Кроме того, объясняя причины быстрого успеха гоголевских «Вечеров» и в целом украинской тематики в России, исследователи отмечают, что это был очень благоприятный период для произведений такого типа: «фольклорная фантастика очень тепло воспринималась в старой России, поэтому эти произведения получили быстрый и живой резонанс»¹⁰. Стилистический талант Гоголя вновь является поводом для его противопоставления Пушкину: «Если о Пушкине можно сказать, что он дал образцы реалистической классической новеллы, то Гоголь представил в своих украинских рассказах¹¹ совершенно иное искусство стиля. Оно включает в себя романтический элемент, лирическое настроение, бурлескный комизм и буйное цветовое великолепие»¹². Таким образом, шведская критика, анализируя первый этап творчества Гоголя, обращает внимание не на содержательные, идейные особенности «Вечеров», Миргорода" и «Тараса Бульбы», а лишь на оригинальную манеру его письма, составляющую антитезу строгости пушкинского стиля.

Рассматривая второй этап литературной деятельности писателя и анализируя комедию «Ревизор», «Петербургские повести» и «Мёртвые души», исследователи указывают на то, что Гоголя отличает «сочетание острого реалистического взгляда на действительность с мистическим визионерским даром и гротескным комизмом»¹³. Не раз повторяется мысль о двойственности манеры Гоголя — особом сочетании «сочувствия к объекту изображения и юмористического¹⁴ отношения к нему»¹⁵. Можно встретить и такое утверждение: «За недовольством и смехом Гоголя скрывается сильная любовь к людям и особенно к русским»¹⁶. Отмечая предрасположенность Гоголя к комизму, критика свидетельствует, что он «изображает посредственностей и их жалкие деяния в фантастических пропорциях, при этом лирическая составляющая даёт ему возможность избегнуть риска стать поверхностным». Здесь стоит обратить внимание на то, что теория комического, детально разработанная в нашем литературоведении, почти не получила отражения в шведских исследованиях, поэтому в анализе гоголевской сатиры нет терминологической точности.

В целом второй этап гоголевского творчества оценивается как период, связанный с критикой русского общества, где «за комическими масками скрыт глубокий подтекст», а в «Ревизоре» отражены «коррупция и бюрократический мир царского режима»¹⁷.

Особо стоит остановиться на характеристике шведскими литературоведами «Мёртвых душ», которые в переводе звучат как «Doda sjalar». Во-первых, поэма везде называется романом и нигде не оговаривается авторское жанровое предпочтение и его обоснование. Во-вторых, «Мёртвые души» воспринимаются исключительно как социальное произведение с авантюрным сюжетом в основе. Например: «В романе главный герой — мошенник и авантюрист Чичиков, который путешествует по округе и выкупает „мёртвые души“ — крестьян, которые умерли до ревизии. Автор не закончил роман, который он задумал создать в трёх частях. Гоголь передаёт богатую и широкую панораму русской жизни того времени в столь пугающих аспектах и делает это со всей своей субъективностью, фантазией и склонностью к окарикатуриванию»¹⁸. О полном замысле всех трёх частей, о философском подтексте поэмы ничего не говорится. Для шведской критики это, действительно, всего лишь социальный роман, причём не только не являющийся вершиной творчества Гоголя, но лишь предваряющий «Петербургские повести».

Высоко оценивая «малую» прозу Гоголя, шведы в то же время отмечают определённые европейские влияния. В частности, «Невский проспект» и в целом тематика больших городов видится им продолжением традиции Ч. Диккенса, в том числе его «Очерков Боза». Рассматривая «Портрет», они указывают на прямое влияние произведений Гофмана и французских фантастических новелл¹⁹. Наиболее значительными и абсолютно оригинальными шведские исследователи считают «Шинель» и «Нос», в которых, по их убеждению, получила отражение всё та же гоголевская двойственность: сочувствие и осмеяние. «Шинель» является для шведов самым показательным произведением Гоголя, она нередко публикуется «билингва»²⁰, есть даже своеобразное её переложение с разделением на маленькие главы, созданное Стаффаном Скоттом и серией иллюстраций Фиббена Хальда²¹. Трудность для шведов составляет перевод её названия: повесть выходит то с заглавием «Overrocken» («пальто»), то «Kappan» («пальто», «шинель»). Однако и это произведение Гоголя, имеющее столько литературоведческих интерпретаций, воспринимается очень односторонне: «В этом произведении Гоголь описывает жизнь бедного писаря в российской столице. Эта трогательная и отражающая реальность новелла имела исключительное значение для критической русской литературы XIX века»²², и приводятся слова Достоевского о том, что мы все вышли из гоголевской «Шинели». Однако для шведов самой важной в этой повести является мысль о том, что маленький служащий оказывается способным бунтовать и мстить²³. Именно этот психологический и социальный бунт очень близок шведскому менталитету, остро реагирующему на ущемление социальных и личных прав человека. Другие подходы к анализу повести, в частности философско-религиозный или психоаналитический, не получили в Швеции развития.

Оценивая повесть «Нос», шведская критика считает, что и здесь объектом художественного анализа является русский чиновничий мир, но подчёркивает, что особым достоинством произведения является создание картины абсурда, гротескного мира, который в то же время даёт правдивое отражение действительности. «Нос» определяется как образец синтеза реальности и фантастики, сочувствия и критики. Эта двойственная манера и позволяет Гоголю акцентировать в произведении подтекст, что и вызывает «напряжённый» «двойной» интерес²⁴. Именно «Шинель» и «Нос», по убеждению литературоведов, сконцентрировали в себе черты, которые сделали Гоголя прижизненным классиком.

Соглашаясь или нет с некоторыми оценками шведских исследователей, всё же стоит отметить, что отсутствие в стране сильных литературоведческих школ сказалось на уровне этих работ. Это проявляется как при рассмотрении идейной стороны гоголевских текстов, так и при анализе поэтики его произведений. По этой причине во многих случаях можно говорить не столько о литературоведческих исследованиях, сколько о литературной критике.

III

Характеризуя последний этап жизни Гоголя, исследователи пишут, что «Гоголь был очень далёк от довольства своими произведениями, к концу жизни отверг всё созданное и захотел начать сначала. Он пережил религиозный кризис, посетил святые места в Иерусалиме и поверг своих читателей в шок. Наиболее возмущены были, конечно, либеральные круги, а вместе в ними и реакционные славянофилы, поражённые стремлением Гоголя сделать из них убеждённых русских христиан»²⁵. Критикой приводится также «западная точка зрения», согласно которой причиной духовного кризиса писателя явилось усугубление мистицизма, что и привело Гоголя к сумасшествию, в результате чего «он отказался от того, что написал и умер добровольно голодной смертью»²⁶.

В академическом издании «Истории мировой литературы» глава о писателе завершается словами: «блистательный комизм в произведениях Гоголя имеет подтекст одинокой печали, свидетельствующей о его глубокой дисгармонии»²⁷.

Примечания

1. См. : Biografier. Gogol Nikolaj / Litteraturhandboken. Huvudredaktor Bjorn Linell. Stockholm, 1999. S. 490.

2. Dahl S. Ukrainaren Gogol / Gogol N. Ukrainska noveller. Oversattning fran ryska av Ellen Rydelius. Uddevalla, 1969. S. 7.

3. Levander H. Nikolaj Gogol. Stockholm, 1960.

4. Levander H. Tre Ryssar. Gogol. Dostojevskiy. Tjechov. Stockholm, 1988.

5. Karlinsky S. The Sexual Labyrinth of Nikolai Gogol. Harvard university press. Cambridge, Massachusetts, and London, England. 1976.

6. Troyat H. Gogol. Paris, 1971.

7. Kjetsaa G. Nikolaj Gogol. Den gatfulle diktaren. Oversattning: Lena Hjohlman. Helsinborg, 1994.

8. Rysk litteratur av Daniel Andre? / Litteraturhandboken. Huvudredaktor Bjorn Linell. Stockholm, 1999. S. 205.

9. Rydstrom S. Nikolaj Gogol / Gogol N. Doda sjalar. Oversattning fran ryska av Soren Rydstrom. Uddevala, 1971. S. 5-6.

10. Dahl S. Ukrainaren Gogol / Gogol N. Ukrainska noveller. Oversattning fran ryska av Ellen Rydelius. S. 7.

11. Терминологической точности в определении жанра гоголевских произведений в шведском литературоведении нет, поэтому чаще всего повести называют новеллами или рассказами.