Н. В. Гоголь и французский историк и политик Франсуа Гизо. Неожиданные переклички и параллели
Замыслова Е. Е. аспирантка жур. фак. МГУ им. М. В. Ломоносова (Москва) / 2009
«Я уверен, что у нас он более сделает, нежели Гизо во Франции» — эта довольно известная характеристика С. С. Уварова Н. В. Гоголем в письме А. С. Пушкину от 23 декабря 1833 года1 подтолкнула нас к поиску возможных причин, которыми могло быть обосновано подобное сравнение главного правительственного идеолога эпохи Николая I Сергея Семеновича Уварова с государственным деятелем эпохи Реставрации во Франции Франсуа Пьером Гийомом Гизо.
Как известно, упомянутое письмо Пушкину Гоголь писал в связи с хлопотами о месте профессора на кафедре всеобщей истории в открывавшемся тогда Киевском университете, куда он мечтал устроиться, чтобы иметь возможность вплотную заняться изучением и написанием истории Малороссии. Для обоснования своего желания в декабре 1833 года начинающий историк решил «вместо словесных представлений набросать <...> мысли и план преподавания на бумагу» (X, 290) и передать их министру через В. А. Жуковского, который хорошо знал Уварова и покровительствовал Гоголю.
В это время Гоголь высоко оценивал деятельность Уварова. Писателю была близка установка министра на усиление оригинального национального начала в отечественной науке: как и Уваров, он с грустью смотрел на то, что «в трудах наших ученых <...> раздаются не переварившиеся европейские мнения, и такими же торчат яркими заплатами их собственные мысли» (VIII, 468).
Сравнивая Уварова и Гизо, Гоголь подразумевал, видимо, прежде всего, некоторые биографические совпадения. Поскольку в идеологическом отношении в середине 30-ых годов Гизо и Уваров находились по разные стороны баррикад. Николай I, а соответственно и его министр, выступал прямо против политики французской буржуазной монархии, установившейся после июльской революции 1830 года. Практически ровесники, Уваров (род. 1786) и Гизо (род. 1787) к началу 30-ых годов прошли серьезную школу государственной службы, почти одновременно (в 1832 году — Гизо, а в 1833 — Уваров) были назначены министрами народного просвещения. Можно предположить, что упоминание «сделанного» Гизо в контексте размышлений о перспективах деятельности Уварова связано с надеждой Гоголя на то, что русский министр последует примеру своего французского коллеги, который с июня 1833 года успешно проводил реформу начального образования, вошедшую в историю Франции как «закон Гизо»2. Ведь неудовлетворительное состояние начального образования в России волновало начинающего преподавателя Гоголя. Об этом он, например, писал в опубликованной в «Литературной газете» в 1831 году статье «Несколько слов о преподавании детям географии».
Менее вероятно, что высказывание Гоголя было вызвано надеждой на то, что Уваров со своим «Журналом министерства народного просвещения» (далее ЖМНП), который он возобновил после пятилетнего перерыва как только занял министерский пост, превзойдет журнальный опыт французского министра народного просвещения. Вообще едва ли стоит связывать два этих начинания, как это делает А. Зорин в книге «Кормя двуглавого орла...». Исследователь предполагает, что при разработке программы ведомственного журнала Уваров ориентировался на пример издававшихся в 1811-1813 годах Гизо «Анналов образования» («Annales de l’education»), где излагались взгляды издателя на создание «национальной образовательной системы»3. Знакомство с французским изданием, его программой и реальным содержанием номеров не позволяет согласиться с предположениями Зорина об ориентации Уварова на печатный орган Гизо.
Во-первых, «Annales de l’education» — это сборник, в отличие от журнала министерства народного просвещения, выходившего ежемесячно и имевшего довольно четкую внутреннюю структуру и стремление быть «летописью» жизни министерства и шире хода образовательного просвещения в стране. Сборником (recueil) называл «Annales de l’éducation» и сам Гизо4. В общей сложности с 1811 по 1813 год вышло всего 6 выпусков. Программа «Анналов образования» гораздо уже уваровской программы ЖМНП. Это сборник статей о фундаментальных принципах, подчеркнем, детского домашнего и начального школьного образования, как определяет тематику издания сам Гизо во вступительной статье первого выпуска «Annales de l’éducation»5. Если Уваров в относительно спокойные для России 1830-ые годы считал необходимым дать новое направление российскому образованию и посредством этого идейной атмосфере в стране, пропагандировать соответственным образом трактуемые идеалы православия, самодержавия и народности, то Гизо в готовящейся к войне и воюющей Франции начала 1810-ых годов ставил перед собой гораздо менее амбициозные цели. Во-вторых, французский сборник наполовину состоял из статей и переводов самого Гизо6, а Уваров никогда не выступал в ЖМНП как автор (если, конечно, не считать публикации официальных распоряжений и заявлений по министерству, им подписанных), хотя известно, что он публиковался в европейских периодических изданиях.
Издательская деятельность Гизо не ограничивалась работой над «Анналами образования». Позднее, в 1824 году он основал газету «Глоб» («Le Globe»), а в 1827 году стал руководителем «Ревю Франсез» («La Revue franḉaise»). Статьи этих изданий были посвящены проблемам истории, философии, литературы. В них-то как раз, быть может, Уваров, будучи хорошо знакомым с европейской периодикой 1820-ых годов, и черпал вдохновение, преобразовывая ЖМНП в 1833 году. Вспоминая о своей работе издателя, Гизо пишет в мемуарах: «Мы ставили себе целью вернуть новое французское общество к принципа более чистым, к чувствам более возвышенным и более взвешенным, к основам более прочным»7. Уваров, получив министерский пост, ставил себе похожие цели и во многом, как выясняется, перенял методы Гизо. Последний, в частности, размышлял в трактате «О современном состоянии народного образования» в 1816 году: «Когда люди с детства научаться понимать фундаментальные законы своей родины и уважать своего суверена, суверен и законы станут для них чем-то личным и дорогим и они больше не откажутся от обязанностей, которые те им навязывают»8. Гизо открыто призывал правительство пропагандировать необходимые власти доктрины под защитой народного образования и при помощи религии, морали, политики.
Так и уваровский журнал призван был отражать позицию министра по важнейшим и очень трудным для него и всей России вопросам: «Как учредить у нас воспитание, соответствующее нашему порядку вещей и не чуждое Европейского духа? По какому правилу следует действовать в отношении к Европейскому просвещению, к Европейским идеям, без коих мы не можем уже обойтись, но которые без искусного обуздания их грозят нам неминуемой гибелью?»9. Уваров — глубоко западный человек по своей интеллектуальной культуре, карамзинист-новатор10 — к началу 30-ых годов прошел путь от умеренного либерала до убежденного консерватора-охранителя. «Обуздать» европейские идеи и соединить их с «нашим порядком вещей» с точки зрения пережившего такую эволюцию интеллектуала-чиновника можно было, только опираясь на три главных принципа: «Православие — Самодержавие — Народность».
Возможно, что своим сравнением Гоголь намекает на заимствование Уваровым у Гизо идей соединения религии со строгим общественным порядком во имя служения монархии. Об этом Гизо говорил в 1816 году в трактате «О представительном правлении и современном состоянии Франции: «Мы тоже выступаем за религию, свободу и справедливость; мы хотим, чтобы они служили монархии, а не одной партии; мы хотим использовать их для укрепления порядка, а не для его расшатывания; <...> мы призываем их лишь для того, чтобы <...> консолидировать дело монаршей мудрости»11. Уваров 1830-ых годов, как известно, разделяя мысль Гизо о постановке религии фактически на службу монархии и государственным интересам, весьма негативно оценивал результаты деятельности Гизо, всей его партии доктринеров во Франции. Тем более Уваров не допускал возможности идти французским путем для России: «Приняв химеры ограничения власти монарха, равенства прав всех сословий, национального представительства на Европейский манер, мнимо-конституционные формы правления, колосс (Российская империя — Е. З.) не протянет и двух недель, более того, он рухнет прежде, чем эти ложные преобразования будут завершены»12. И Гоголю такая позиция не могла не быть близка. Отсюда и гоголевский оптимизм в отношении того, что Уваров, идя своей дорогой к соединению «религии и монархии», достигнет большего, чем Гизо.
Напрашивается и другая версия появления гоголевской характеристики Уварова через сравнение с Гизо. Нельзя исключить того, что молодой Гоголь мог в письме Пушкину лишь повторить услышанную от кого-то емкую характеристику, требующую, очевидно, глубокого знакомства с творчеством и биографией французского историка и политика. Большим почитателем последнего, например, как известно, был Жуковский. Во время пребывания в Париже в мае 1827 года Жуковский не просто сблизился с Гизо, беседовал с ним о французских мемуарах, политических партиях13, но и пытался глубже проникнуть в его историческую концепцию. Интерес этот выразился в чтении «Истории цивилизации в Европе» Гизо в 1828-1829 годах, о чем свидетельствуют материалы библиотеки поэта14. Не исключено, что старший товарищ Гоголя Жуковский мог в устном разговоре с Гоголем сравнить назначенного министром народного просвещения Уварова, с которым близко был знаком еще со времен «Арзамаса», с его французским коллегой. Так или иначе, гоголевские сравнение Уварова и Гизо, действительно, очень метко указывает на сходство этих двух политических деятелей начала XIX века. «Он был самым большим философом среди наших политиков и самым большим политиком среди наших философов»15, — эту характеристику, данную Гизо его биографом Еженом де Миркур, в полной мере можно отнести и к автору первой официальной государственной идеологии в России министру Уварову.
***
Обратимся непосредственно к сближениям в текстах Гоголя и Гизо. В результате сравнения гоголевских исторических статей, опубликованных в 1834 в ЖМНП, и книги Гизо «История цивилизации в Европе», вышедшей во Франции в 1828 году, нам удалось выявить любопытные переклички в работах тогда еще молодого, начинающего историка Гоголя и одного из ярчайших представителей французской романтической историографии первой половины XIX века, прославившегося в 30-ые годы по всей Европе.
Сделанные нами подсчеты выявили, что в 1834 году в ЖМНП, куда пришел Гоголь, в общей сложности были опубликованы 21 статья по истории и только 8 по филологии и 6 по естественным наукам. Такое повышенное внимание к истории отражало общую тенденцию времени. С начала XIX века, во многом благодаря романтикам, последователям шеллингианства, история в Европе, а, следовательно, и в России, стала восприниматься как важнейшая наука «самопознания» человечества, при этом все больший интерес вызывала национальная история.
Особый интерес к изучению истории и отношение к ее преподаванию как «делу государственному»16, объединяет публикации Гоголя и Погодина в ЖМНП. В мартовском номере появляется погодинский перевод «Первой лекции Г-на Гизо из читанного им курса Истории Европейского Гражданского образования», в апреле — его же перевод «Очерка европейской истории в средние века» из нашумевшей книги Гизо «Histoire générale de la civilization en Europe» (1828), признанной последним словом в тогдашней европейской исторической науке. А в мае, сразу после представления в журнале взглядов Гизо на историю Средних веков в интерпретации Погодина, Уваров дает Гоголю «тему для статьи в журнал» (X, 317) — «О Средних веках».
Гоголь активно включался в обсуждение актуальных для современной ему исторической науки тем. Одна из них — история Средних веков, на которую, как справедливо отмечал Гоголь, до начала XIX века неоправданно «мало обращали внимания»17. Как известно, в эпоху Возрождения и позднее, во времена Просвещения главенствовала упрощенная оценка средневековья как тысячелетия тотальной дикости, господства предрассудков и «готического» варварства. Только в конце XVIII и особенно начале XIX века романтизм начал переосмысление этой эпохи, создав ее идеальный образ как времени зарождения многих социальных институтов, сохранивших свою значимость до нынешнего времени, например, среднего сословия и представительных учреждений. Гоголь явно разделял эти романтические идеи. По образному выражению Гоголя, Средним векам «можно назначить то же самое место в Истории человечества, какое занимает в устроении человеческого тела сердце, к которому текут и от которого исходят все жилы»18.
Итак, с марта 1834 года Погодин публиковал в ЖМНП отрывки из сорбоннского курса Гизо по истории европейской цивилизации (первые 11 лекций)19. Эти журнальные публикации реализовали весьма полезную затею предоставить материалы для преподавателей и «руководства» для студентов в условиях, когда, «ученая русская литература очень бедна», а иностранные книги «дороги, редки и часто недоступны» для аудитории, еще и по незнанию языков. Причем к переводной работе активно привлекались сами студенты. Проект осуществлялся под эгидой министра, который не только живо интересовался ходом работы, но и давал ей определенное направление, рекомендовал литературу для переводов20.
Однако идея начать с Гизо принадлежит, скорее всего, именно Погодину, высоко ценившему французского историка, несмотря на неприятие его как политического деятеля21. По мнению Погодина, «со светильником Гизо <...> удобно теперь рассматривать всякую Историю», с ним, по Погодину, «должна начаться новая эра в Истории»22. Признавая авторитет Гизо в науке, Погодин тем не менее допускал достаточно вольное обращение с текстом французского историка. Он начинает «битву» с Гизо заочно на страницах ЖМНП, по-своему комментируя и расставляя акценты.
В статьях же и письмах Гоголя не содержится свидетельств об идейно-политических или профессионально-исторических расхождениях с Гизо. Для него он — историк, «развивший очень много нового в отношении к феодальным временам Франции и в отношении ко всей средней истории в двух сочинениях: Histoire de la civilisation de France и Essais sur l’histoire de France (IX, 103), и, прежде всего, «относительно первоначальных стихий гражданственности средних веков и политической организации их» (IX, 102).
Гоголь явно разделял точку зрения коллег-историков на необходимость знакомиться самому и знакомить студентов со взглядами современных европейских ученых. Он включил Гизо в свою <Библиографии средних веков>, составленную писателем во время преподавания в Петербургском университете в 1834 году (IX, 104), и затем, позднее в подготовленный предположительно в 1848 году <Перечень авторов и книг> (IX, 493). Закономерно поэтому, что писатель активно интересовался ходом переводов исторических трудов французского историка в России. «Непонятно, отчего у нас переводчики из множества оригинальных сочинений выбирают именно худшее. У нас не переведены до сих пор Гизо (имеется в виду в полном объеме — Е. З.), Тиери, Гюльман и проч.», — сетовал он уже в 1836 году. на страницах пушкинского «Современника» в рецензии на вышедший тогда перевод «Истории средних веков, составленной берлинским профессором Циммерманом»23.
Сопоставительный анализ статьи Гоголя «О Средних веках», его набросков по данной теме в ходе занятий Всеобщей историей в 1833-1835 годах, опубликованных Погодиным в ЖМНП переводов лекций Гизо и оригинальных текстов французского историка выявляет любопытную систему перекличек идей и формулировок трех историков.
Ключевое суждение Гоголя, что средние века есть «зародыш»24 нового времени, явно совпадают с суждением Гизо, который называет, правда, конкретно XV век «семенем нового порядка вещей в Европе»25.
Важнейшей мыслью Гизо, объединяющей все его исторические труды, была «идея прогресса»: «Идея прогресса, развития кажется мне основою идеи цивилизации»26. В своей статье Гоголь подхватывает идею прогресса и почти дословно воспроизводит оборот Гизо «быстрый прогрессивный ход» — «plus rapide progrès», но в несколько ином контексте. Гизо употребляет его в отношении общего исторического развития: «Общество как будто готовится наслаждаться лучшим порядком, среди более быстрого прогресса»27. А Гоголь использует его в характеристике опять же средних веков: «Все, что мы имеем <...>, знания, совершившие такой быстрый прогрессивных ход (Выделение везде наше — Е. З.), — все это <...> развилось и образовалось в <...> Средние Века»28. Погодин же в своем переводе вообще заменяет «прогресс» на более нейтральные в русскоязычной практике «успех», «развитие», а «цивилизацию» на «гражданское образование»29: «Идея успеха, развития, кажется, есть основная идея, заключающаяся в слове: гражданское образование»30. Погодин, в духе официального консерватизма, проповедуемого Уваровым, нивелирует у Гизо либерально-просветительскую идею прогресса. Гоголь также избегает понятия «цивилизация», но все же, представляется, менее Погодина скован консервативными узами.
Как и для Гизо, ключевыми фигурами в историческом эскизе средних веков для Гоголя являются Папы («Вся Средняя История есть История Папы»31 — Гоголь) и Крестовые походы («С мыслью о Средних Веках невольно сливается мысль о Крестовых походах — необыкновенном событии, которое стоит как исполин в средине других»32 — Гоголь). При этом деятельность Пап по-разному оценивается Гоголем в различных выступлениях.
Заметки писателя для его <Программы университетских лекций по истории Средних веков> в 1834 году и наброски <Обозрения Всеобщей истории> из Записной книги писателя 1835 года свидетельствуют о том, что отношение Гоголя к безграничной власти Пап и спровоцированным ими Крестовым походам было резко отрицательным. В описании Третьего периода истории Средних веков (от Крестовых походов до открытия Америки, 1095-1492) подчеркивалось, что папство наложило «оковы духовного деспотизма» на европейское общество, подавляло пытливость европейского духа, инквизиция готова была истребить зарождающуюся науку. Гоголь писал: «Эти первосвященники возводили на трон Королей и лишали их его по своему произволу; предписывали законы Западным Христианам, как они должны были мыслить и чему веровать; гнали и угнетали почти все, что противилось присвоенной ими власти»33. «Папы основали и устроили <...> могущественное духовное государство, имеющее <...> влияние на политические дела Европы, — заключает Гоголь. — Если оно и принесло для Европы случайные выгоды, то несравненно более принесло и вред во многих отношениях к Христианам»34.
Такие высказывания Гоголя во многом перекликаются с мнением Гизо, который, считал, что «с точки зрения политической» влияние церкви не было «положительным»35. Свои сомнения французский историк связывал с основами деятельности Церкви как социального института: «отрицание прав личного разума, притязание на передачу верований сверху вниз во все религиозное общество, без предоставления кому бы то ни было права самостоятельной оценки их» и «право принуждения, присвоенное себе церковью, право, противоречащее самому свойству религиозного общества»36.
Однако публичная оценка папства Гоголем, заявленная на страницах ЖМНП, заметно отличается от зафиксированной в процитированных выше черновых набросках. «Не стану говорить о злоупотреблении и о тяжести оков духовного деспота», — сразу же предупреждает автор о нравственной неоднозначности рассматриваемого им явления. Но далее в его рассуждениях планомерно доказывается историческая необходимость деятельности папства в Европе в Средние века, провиденциальный смысл совершавшегося в истории: «Не схвати эта всемогущая власть всего в свои руки, не двигай и не устремляй по своему желанию народы — и Европа рассыпалась бы»37. Автор ни слова не говорит о трагических последствиях деспотизма, описанных в неопубликованных набросках, за исключением ужасов инквизиции38, и оценивает роль папства в целом в позитивном ключе: «Власть Папам как будто нарочно дана была для того, чтобы в продолжение этого времени юные Государства окрепли и возмужали, чтобы они повиновались прежде, нежели достигнут возраста повелевать другими»39.
Думается, не случайно на страницах журнала, пропагандирующего официальную идеологию, основанную на триаде «Православие-Самодержавие-Народность», появляется подобная презентация жесткой деспотической власти средневековой Церкви, которая в целом оправдывается как некая цементирующая сила, помогающая государствам и народам «сохранить равновесие»40 и единство. Вероятно, подготавливая статью о Средних веках по заказу Уварова, Гоголь несколько сместил акценты в своих размышлениях о папстве, определенным образом согласовывая их с теорией «официальной народности», ключевой идеей которой была идея о благотворности и обязательности руководящей, объединяющей, умиряющей роли религии в обществе. Таким образом, Гоголь не просто делал своего рода реверанс в сторону министра, но и придавал своей статье дополнительный оттенок актуальности, публицистичности.
Оправдывая папскую власть, Гоголь вступил единомышленником Погодина, который в своем журнальном переводе из Гизо так же корректирует выводы последнего относительно папства, вовсе опуская его критику. Зато в духе идеализации Средних веков, отнюдь не близкой Гизо, подчеркивается «преимущество духовного и религиозного начала <...> во всех явлениях гражданских обществ того времени»41: «Церковь основала нравственное убеждение, внушила мысль о верховном Божьем законе, положила различие между властями духовною и светскою, и соединила мир Римский с варварским»42.
Подобная, но менее радикальная трансформация оценок наблюдается и в отношении Гоголя к Крестовым походам. В черновой <Программе университетских лекций по истории Средних веков> он описывает, как от похода к походу менялась мотивировка от «чистого энтузиазма без всяких посторонних целей и корыстолюбия» до «корыстолюбивых и политических видов пап» (IX, 97). В ЖМНП опубликована явно смягченная версия: «ни одна из страстей, ни одно собственное желание, ни одна личная выгода не входят сюда: все проникнуты одною мыслию — освободить гроб Божественного Спасителя!»43.
Корректируются Гоголем и выводы о следствиях крестовых походов. В черновых набросках Гоголь выделяет такие результаты походов, как «перенесение восточных нравов, обычаев, аравийского просвещения и византийского, и оттого происхождение рыцарства, новой готической архитектуры, облагороженной арабскою» (IX, 98). В журнальной публикации рисуется несколько иная картина: «народы <...>, несмотря на долгое пребывание, не сливаются с своими учителями, ничего не перенимают у них роскошного и развратного, удерживают свою самобытность, при всем заимствовании множества азиатских обыкновений, и возвращаются в Европу европейцами, а не азиатцами»44. Так, на первый план выдвигался постулат о сохранении крестоносцами европейской самобытности, той «отдельности», которая, якобы, предохраняет от нравственных болезней, от «разврата». Понятно, что подобные суждения также соответствовали официальному пониманию «народности».
Совершенно другие выводы содержались в произведениях Гизо. Главным результатом Крестовых походов он считал освобождение человеческого духа от деспотического господства религиозных идей — «важный шаг вперед к эманципации разума, к более обширным и свободным идеям», несмотря на то, что они были предприняты «во имя религиозных верований»45.
Погодин, как ни странно, сохраняет эту мысль французского историка, но существенно ее сглаживает, резюмируя, что «круг зрения распространился и к религиозным понятиям, занимавшим исключительно мысль, присоединились другие о правлениях, землях, народах, образе жизни»46.
Итак, выявленные переклички в суждениях Гоголя и Гизо лишний раз подтверждают, что молодой начинающий историк Гоголь, во-первых, был хорошо осведомлен о последних достижениях европейской исторической науки, а во-вторых, уже в первой половине 1830-ых годов формировал свое, часто независимое суждение относительно тех или иных периодов всеобщей истории.
Примечания
7. Guizot F. Mémoires pour servir à l’histoire de mon temps. Paris. 1858. T. 1. P. 323.
11. Guizot F. Du gouvernement représentatif et de l’état actuel de la France, Paris, 1816. P. 79.
12. Уваров С. С. <Письмо Николаю I> // НЛО, 1997, №. 26. С. 98.
13. Жуковский В. А. Полное собрание сочинений и писем в 20-ти т. М. 2004. Т. 13. С. 260, 262, 265.
15. Guizot par Eugene de Mirecourt. Paris. 1854. P. 303.
16. Уваров С. С. О Преподавании истории относительно к народному воспитанию, СПб., 1813. С. 2.
17. Гоголь Н. В. О Средних веках // ЖМНП, 1834, № 9. С. 412.
18. Гоголь Н. В. О Средних веках // ЖМНП, 1834, № 9. С. 409.
20. См. об этом: Барсуков Н. Жизнь и труды М. П. Погодина, СПб., 1890. Т. 4. С. 139-140.
23. Современник, 1836. Т. 1. С. 302.
24. Барсуков Н. Жизнь и труды М. П. Погодина. Т. 3. С. 410.
25. Очерк европейской истории в средние века. По Гизо // ЖМНП, 1834, № 4. С. 104.
26. Гизо Ф. Истории цивилизации в Европе, СПб., 1892. С. 9.
28. Гоголь Н. В. О Средних веках // ЖМНП, 1834, № 9. С. 410.
31. Гоголь Н. В. О Средних веках // ЖМНП, 1834, № 9. С. 414.
33. Неизданный Гоголь, М., 2001. С. 74.
35. Гизо Ф. Истории цивилизации в Европе, СПб., 1892. С. 112.
37. Гоголь Н. В. О Средних веках // ЖМНП, 1834, № 9. С. 414.
39. Гоголь Н. В. О Средних веках // ЖМНП, 1834, № 9. С. 415.
41. Погодин М. П. Очерк европейской истории в средние века. По Гизо // ЖМНП, 1834 № 4. С. 98.
43. Гоголь Н. В. О Средних веках // ЖМНП, 1834, № 9. С. 416.
45. Гизо Ф. Истории цивилизации в Европе, СПб., 1892. С. 149.
46. Очерк европейской истории в средние века. По Гизо // ЖМНП, 1834 № 4. С. 100.