Несколько слов о поездке вместе с Чичиковым по усыпанной камнями дороге из города NN в Берлин и о 680 значениях междометия «ну»
Штуц-Бишицка В. переводчик рус. лит. на нем. яз, публицист (Германия) / 2009
«Известие о переводе „Мертвых душ“ на немецкий язык мне было неприятно»
Из письма Гоголя к Языкову, 2/14 января 1846 г.
Весь мир в этой поэме находится в пути: Чичиков в своей легендарной, довольно красивой рессорной небольшой бричке, в какой ездят холостяки, с тройкой знакомых читателю лошадей, уже известных поименно — от Заседателя до подлеца Чубарого; черноногая Пелагея на козлах у Селифана; Ноздрев с колясченкой, «влекомой какой-то длинношерстной четверней с изорванными хомутами и веревочной упряжью»; дочка губернатора с прекрасным шестериком; «богач на пролетных красивых дрожках, на рысаках в богатой упряжи», который на самом деле был конторщиком, ведь «волосы носил в кружок»; «мужик с нагруженной телегой, покрытою рогожею», который въехал во двор Плюшкина; Коробочка со своим весьма странным экипажем, «наводившим недоумение насчет своего названия. Он не был похож ни на тарантас, ни на коляску, ни на бричку, а был скорее похож на толстощекий выпуклый арбуз, поставленный на колеса». «Фельдегерь с усами в аршин» и казенным экипажем, тройка которого «исчезнула с громом и пылью»; отец Чичикова «на тележке, которую потащила мухортая пегая лошадка, известная у лошадных барышников под именем сороки; полицмейстер, который «поедет на дрожках» и «дасть порядок»; «купец на рысаке был помешан » с беговыми...
Все они в движении, бесконечно тянется их караван: все эти экипажи, коляски, тарантасы, дрожки, телеги, подводы, линейки, дребезжалки, колесосвистки. И для каждого экипажа должно быть найдено правильное немецкое слово. Но это еще — одна из сравнительно легкo решаемых задач.
«Чудовищен поварской прейскурант», — пишет Андрей Белый в своей книге «Мастерство Гоголя». Ho — как же передать названия «смачного изобилия» (Белый), множества заманчивых блюд, которые подают героям? Ведь здесь нужна двойная передача: из одной культурной среды в другую, и из первой половины XIX века — в XXI век... Многие из этих блюд и других реалий и русским-то (и украинским) сегодняшним читателям уже незнакомы, а иные даже и не описаны в старых кулинарных книгах.
Как констатировал Белый, «в МД необходимый, сопутствующий героям передний фон жанра — еда; блюда отнюдь не декоративны; как яства, поданные голландцами: взять бы да съесть!». Напитки, водки, вина, закуски, мучные блюда, супы, жаркое, сладкое... «Не Илиада», — говорит Белый, — «а жратв-иада». «Галушки, пампушки, коржики, масленцы, взваренцы и другие пундики. — «Что пампушкa есть вид печеного теста, известно всем, а вот за масленцы, взваренцы я не ручаюсь: может, есть где-нибудь взваренцы, а может... и нет их нигде; что касается до „других пундиков“, то ручаюсь, что слово пундик сочинил Гоголь; не довольствуясь неологизмом пузантик, он выдумал свой пундик» (А. Белый).
И как же это переводить? Возьмем, для примера, «арбуз» Коробочки: он был «напичкан мешками с хлебами, калачами, кокурками, скородумками и кренделями из заварного теста. Пирог-курник и пирог-рассольник выглядывали даже наверх ». Да, по части провизии Гоголь не экономил, вспомнить только об «огромном куске няни» Собакевича, «известного блюда, которое подается к щам и состоит из бараньего желудка, начиненного гречневой кашей, мозгом и ножками».
В отличие от Белого, cлавист Дмитрий Чижевский указывал на то, что все эти названия блюд у Гоголя служат для украшения его языка оригинально звучащими словами. По его мнению, они должны были звучать загадочно и таинственно.
Гоголь, как известно, и сам любил покушать — и немало. Но только где же, ради всего святого, найти для всех этих украшений подходящие слова в немецком, если сегодня вряд ли найдется и русский-то человек, знающий, что все это означает?
Возьмем хотя бы «пирог-рассольник» помещицы Коробочки. Pассол — это жидкость, в которой солят огурцы, под рассольником подразумевают сегодня мясной или рыбный суп, в который подливают этот рассол. Но какая может быть связь между пирогом и супом на основе рассола? Пожалуй, можно было бы предположить, что это пирог, который подают к такому супу. И вот повезло: в одной из записных книжек Гоголя я читаю: «Рассольник — пирог с курицей, гречневой кашей, в начинку подливается рассол. Яйца рубленные». Таким образом, одна проблема вроде бы оказывается решена — правда, ценой огромных затрат времени и сил: ведь нужно было сначала найти это замечание Гоголя о загадочном пироге-рассольнике в его записных книжках. Но передать это словосочетание на немецкий язык все равно нельзя. Эти и подобные слова, для которых нет эквивалента в немецком, в моем переводе сохраняются в их оригинальном русском звучании и сопровождаются сноской. В случае «пирога-рассольника» я из интереса, конечно, заглянула в работы переводчиков — предшественников MД.
(Кстати: Ha сегодняшний день существует шестнадцать переводов «Мертвых душ» на немецкий язык, первый из них появился еще при жизни Гоголя, в 1846 году, в Лейпциге, пер. Филипп Лебенштайн.
Узнав об этом переводе, Гоголь написал своему другу Н. М. Языкову: «Известие о переводе „Мертвых душ“ на немецкий язык мне было неприятно. Кроме того, что мне вообще не хотелось бы, чтобы обо мне что-нибудь знали до времени европейцы, этому сочинению неприлично являться в переводе ни в каком случае, до времени его окончания, и я бы не хотел, чтобы иностранцы впали в эту глупую ошибку, в какую впала большая часть моих соотечественников, принявши „М. Д.“ за портрет России. Если тебе попадается в руки этот перевод, напиши, каков он и что такое выходит по-немецки. Я думаю просто ни то ни се».
Это, конечно, очень любопытное высказывание Гоголя, особенно, если сопоставить его с тем, что он пишет в конце первого тома «Мертвых душ»: «Еще падет обвинение на автора со стороны так называемых патриотов, которые спокойно сидят себе по углам и занимаются совершенно посторонними делами, накопляют себе капитальцы, устроивая судьбу свою на счет других; но как только случится что-нибудь, по мненью их, оскорбительное для отечества, появится какая-нибудь книга, в которой скажется иногда горькая правда, они выбегут со всех углов, как пауки, увидевшие, что запуталась в паутину муха, и подымут вдруг клики: „Да хорошо ли выводить это на свет, провозглашать об этом? Ведь это все, что ни описано здесь, это все наше — хорошо ли это? А что скажут иностранцы? Разве весело слышать дурное мнение о себе. Думают, разве это не больно? Думают, разве мы не патриоты?“ Да такие мудрые замечания, особенно насчет мнения иностранцев, признаюсь, ничего нельзя прибрать в ответ. »
Последний перевод поэмы на немецкий язык вышел в 1988 году в Штуттгарте (пер. Вольфганг Казак). Самое большое скопление переводов приходится на 20-е годы двадцатого столетия, тогда интерес к России был особенно велик, и не только в Германии.
Только за года с 1921 по 1925 год «Мертвые души» были переведены на немецкий пять раз, причем два новых перевода появились в одном и том же 1921-м году: перевод Германа Реля (издательство «Инзель», Лейпциг) и перевод Александра Элиасберга (издательство «Кипенхойер», Потсдам). Кстати, одним из переводчиков 20-х годов был любекский школьный приятель Томаса Манна Корфиц Хольм. Его предки были родом из Риги. Перевод Хольма вышел в мюнхенском издательстве «Ланген» в 1924 г., а c 1898 по 1900 год — молодой Томас Манн работал там же редактором журнала «Симплициссимус». Между прочим — Томас Манн тоже был большим почитателем русской литературы, и в особенности Гоголя (насколько можно судить по его записным книжкам и дневникам, «Мертвые души» он читал в общей сложности четыре раза), но это уже другая — хотя тоже очень интересная — история... Я хочу процитировать лишь одно пожелание Томаса Манна, высказанное в «Русской антологии» в связи с запланированной поездкой в Россию, которая, к великому сожалению Томаса Манна, не состоялась:
«Я посетил бы потомков Гоголя — Андреева, Сологуба и Кузмина. Я ел бы с ними пироги и пил бы чай, и, может статься, были бы у нас маринованные грибки, водка да папиросы, а они бы мне, наверное, говорили: ‚Помилуйте, батюшка!’ или ‚Сами посудите, Фома Генрихович!’ - «Русская антология»).
Классиков мировой литературы периодически переводят заново (позволю себе привести еще лишь одну цифру — сонеты Шекспира существуют на сегодня в 60! немецких переводных версиях), и каждый переводчик по-своему наощупь пробирается к оригиналу, пытаясь подойти к нему как можно ближе. Впрочем, за годы, десятилетия и века понятие перевода сильно изменилось. Сегодня мы в большей мере, чем в былые времена, стараемся соединить филологическую точность передачи и попытку воспроизвести художественную тональность оригинала. Сохранить чуждое и колорит времени и, тем не менее, обеспечить читаемость произведения — вот те требования, которым сегодня неминуемо подчинены наши усилия. Эдакое балансирование канатоходца. Соблюдать максимальную точность и одновременно пытаться сохранить тональность и колорит времени — для меня это задача особой важности, я — решительная противница «насильственной модернизации» текстов минувших времен.
Итак, до меня целый отряд моих коллег-переводчиков уже проследовал за Павлом Ивановичем Чичиковым по его извилистой и усыпанной камнями дороге, проезжая по русской провинции и повествуя немецкой публике о нем самом и его «подвигах». Если же вы теперь спросите, почему и я решилась еще раз пройти по столь зыбкому мостику культурного трансфера и вновь перевести на немецкий язык одно из центральных и блестящих произведений русской литературы, ответить в двух словах я не смогу. Но если очень коротко: для того, чтобы отдать дань большого уважения русской литературе и вновь обратить взор нынешнего немецкoгo читателя к русской классике в целом и к Николаю Васильевичу в частности. Тем более, что и сюжет, и герои «Мертвых душ» до сих пор еще чрезвычайно актуальны, и отнюдь не в одной России...
***
Хочу иллюстрировать это лищь двумя примерами:
Глава 10 o Копейкине:
«Вообще мы как-то не создались для представительных заседаний. Во всех наших собраниях, начиная от крестьянской мирской сходки до всяких возможных ученых и прочих комитетов, если в них нет одной главы, управляющей всем, присутствует препорядочная путаница. Трудно даже и сказать, почему это; видно, уже народ такой, только и удаются те совещания, которые составляются для того, чтобы покутить или пообедать, как-то: клубы и всякие воксалы на немецкую ногу. А готовность всякую минуту есть, пожалуй, на все. Мы вдруг, как ветер повеет, заведем общества благотворительные, поощрительные и невесть какие. Цель будет прекрасна, а при всем том ничего не выйдет. Может быть, это происходит оттого, что мы вдруг удовлетворяемся в самом начале и уже почитаем, что все сделано. Например, затеявши какое-нибудь благотворительное общество для бедных и пожертвовавши значительные суммы, мы тотчас в ознаменование такого похвального поступка задаем обед всем первым сановникам города, разумеется, на половину всех пожертвованных сумм; на остальные нанимается тут же для комитета великолепная квартира, с отоплением и сторожами, а затем и остается всей суммы для бедных пять рублей с полтиною, да и тут в распределении этой суммы еще не все члены согласны между собою, и всякий сует какую-нибудь свою куму».
И глава 11:
«Скоро представилось Чичикову поле гораздо пространнее: образовалась комиссия для построения какого-то казенного весьма капитального строения. В эту комиссию пристроился и он, и оказался одним из деятельнейших членов. Комиссия немедленно приступила к делу. Шесть лет возилась около здания; но климат, что ли, мешал или материал уже был такой, только никак не шло казенное здание выше фундамента. А между тем в других концах города очутилось у каждого из членов по красивому дому гражданской архитектуры: видно, грунт земли был там получше. Члены уже начинали благоденствовать и стали заводиться семейством. Тут только и теперь только стал Чичиков понемногу выпутываться из-под суровых законов воздержанья и неумолимого своего самоотверженья. Тут только долговременный пост наконец был смягчен, и оказалось, что он всегда не был чужд разных наслаждений, от которых умел удержаться в лета пылкой молодости, когда ни один человек совершенно не властен над собою. Оказались кое-какие излишества: он завел довольно хорошего повара, тонкие голландские рубашки. Уже сукна купил он себе такого, какого не носила вся губерния, и с этих пор стал держаться более коричневых и красноватых цветов с искрою; уже приобрел он отличную пару и сам держал одну вожжу, заставляя пристяжную виться кольцом; уже завел он обычай вытираться губкой, намоченной в воде, смешанной с одеколоном; уже покупал он весьма недешево какое-то мыло для сообщения гладкости коже, уже...»
***
Ho вернемся к переводy на немецкий язык пирогa-рассольникa и к решениям моих предшественников-переводчиков. Один пишет: gesalzene Pirogge , «соленый пирог», другой: Pirogge mit einer Fullung aus eingelegten Gurken, «пирог с начинкой из малосольных огурцов», и наконец, я наткнулась еще на одно фантазийное образование: Pirogge mit Salzfleischfullung, «пирог с начинкой из солонины». Как видим, мои коллеги-переводчики тоже немало поломали голову, гадая, что бы это могло быть, а потом вовсю дали волю своей фантазии, и это не обязательно ложный путь, ведь, скореe всего, уже во времена Гоголя вряд ли кто-нибудь знал, что это за «пирог-рассольник» такой...
Еще одна особенность перевода связана с употреблением иностранных слов в ткани «Мертвых душ». Я сохраняла их в переводе лишь в тех случаях, где Гоголь сам намеренно употреблял их, чтобы придать ситуации определенный колорит. Но там, где Гоголь от них отказывается, я тоже отказалась от их употребления. В тексте то и дело попадаются иронические замечания автора, намекающие на чрезмерное употребление иностранных слов, особенно — читателями «высшего общества: от них первых не услышишь ни одного порядочного русского слова, а французскими, немецкими и английскими они, пожалуй, наделят в таком количестве, что и не захочешь, и наделят даже с сохранением всех возможных произношений: по-французски в нос картавя, по-английски произнесут как следует птице, и даже физиономию сделают птичью, и даже посмеются над тем, кто не сумеет сделать птичьей физиономии; а вот только русским ничем не наделят, разве из патриотизма выстроят себе на даче избу в русском вкусе».
«Но как ни исполнен автор благоговения к тем спасительным пользам, которые приносит французский язык России, как ни исполнен благоговения к похвальному обычаю нашего высшего общества, изъясняющегося на нем во все часы дня, конечно, из глубокого чувства любви к отчизне, но при всем том никак не решается внести фразу какого бы ни было чуждого языка в сию русскую свою поэму. Итак, станем продолжать по-русски».
Важно также сохранять знаки препинания Гоголя, и особенности его cлогa со всеми украшениями и повторами. Они характерны для Гоголя, — «причудливое барокко», как назвал их Андрей Белый. Типично для него изобильное употребление двоеточия и тире, точки с запятой и восклицательного знака, которые придают тексту определенную, объяснительную интонацию.
«Прошу смотреть на него, когда он сидит среди своих подчиненных, — да просто от страха и слова не выговоришь! гордость и благородство, и уж чего не выражает лицо его? просто бери кисть, да и рисуй: Промeтей, решительный Промeтей!»
Бросаются в глаза любимые выражения автора: между тем; как говорится; даже; впрочем; слoвом; итак; весьма; чрезвычайно; в некотором роде; необыкновенно. Их я, разумеется, сохранила и не варьировала.
Hевероятно сложен перевод междометий, которыми столь изобилует русская речь. Этот феномен знает каждый переводчик. Я хотела бы привести здесь небольшое наблюдение Эфраима Кишона, недавно умершего израильского писателя-сатирика, посвященное словечку «ну», попавшему в иврит из русского языка:
«Cогласно самой поверхностной статистике у слова „ну“ 680 разнообразных значений, в зависимости от уровня разговора, выражения лица говорящего и времени суток. Вот некоторые из этих значений, произвольно выбранные:
— Давай скорее! — Что случилось? — Оставь меня в покое. — Чего ты, собственно, хочешь? — Хорошо, допустим, что все именно так, как ты говоришь. Я не сказал, что признал твою правоту, я сказал только: допустим. Но это не значит, что надо сразу так орать, идиот».
Итак, если Гоголь смело, виртуозно, радостно и с большой фантазией экспериментировал с русским языком — то как передать это многообразие на чужом языке? Андрей Белый даже назвал Гоголя «футуристом до футуристов». Употреблению глаголов или существительных в творчестве Гоголя Белый посвятил целые главы книги «Мастерство Гоголя». Там говорится: «Фонд существительных Гоголя — неисчерпаемый, он — не „народный язык“, а „народные языки“: украинский, смешанный с местными великорусскими говорами; [...] с архаизмами, неологизмами, с рядом словесных импровизаций вплоть до ... заумных коленец; сюда влиты: высокопарица канцелярского слога, [...] технические языки (кухонный, помещичий, лакейский, охотничий, картежный), язык мещан и ремесленников; из пестрого месива Гоголь вываривает свой язык, которого руссицизмы, украинизмы и полонизмы переходят подчас в грамматику, не оправдываемую никакой грамматикой».
Он часто употреблял также народные, звукоподражательные и редко употребительные выражения, выстраивал текст в определенном ритме, с помощью приставок и суффиксов смело конструировал оригинальные глаголы.
У Белого читаем: «Глаголы его — оригинальны и ярки»; «До чего богат, фигурен, глаголен» язык Гоголя. И об эпитетах: «Сила многих эпитетов Гоголя в том, что они необычайно звучны; часто составные части его сложных эпитетов аллитерируют и ассонируют»; «Так же, как глаголы, Гоголь остранняет эпитеты, меняя обычные приставки и окончания корня на необычные, как, например, «при-глуповат»; он меняет окончания — «мордатый» вместо «мордастый»...
До чего же Гоголь любил экспериментировать! Ho все это превышает всe границы перевода. Он, бывало, более чем вольно обходился с русскими языковыми нормами, и не всегда отдавал себе в этом отчет. Сам он не раз повторял, что, мол, за годы жизни в Италии забыл русский язык, да он ему и не родной. Это проявляется, например, в неправильном употреблении предлогов и союзов или глагольного вида, иногда неправильно склоняются существительные — для русского читателя все это придает оригиналу дополнительную прелесть. Друзья и коллеги то и дело вносили предложения, как исправить то или иное место, но важнее правил грамматики для Гоголя были красота, живость или звучание выбранных выражений — и все оставалось, как было. Но если бы при переводе мы отважились имитировать подобные опыты — то на другом языке, наверное, вышла бы всего лишь грубая бессмыслица.
В раздел «неприкосновенное» и нужно отнести характерные для Гоголя гиперболы и богатейшие эпитеты, добавленные порой безо всякой меры. «Точность и краткость», принципы, постулируемые Пушкиным и до совершенства отточенные позже у Чехова и у Бабеля, для Гоголя неприменимы. Напротив, признак его творчества — изобилие, выходящее из берегов. Поэтому сокращать или нормировать перевод в этом отношении — само собой, дело немыслимое.
А грандиозный фейерверк имен, отчеств и «говорящих» фамилий, которые Гоголь рассыпает в поэме мешками, доставляя русскому читателю еще одно удовольствие — все это в другой языковой и культурной среде также погибает: Коробочка, Манилов, Ноздрев, Плюшкин, Петр Петрович Петух, Софрон Иванович, Маклатура Александровна, Адельгейда Гавриловна, Петр Варсонофьевич, Алкид, Фемистоклюс, Вахрамей, Сысой Пафнутьевич, Макдональд Карлович, Кифа Мокиевич, Мокий Кифович и все остальные... Вот здесь границы переводимости. В случае «говорящих» фамилий я по крайней мере пыталась объяснить их значение сноской.
Итак, возникает справедливый вопрос: не грозит ли и мне та же участь, постигшая иных прежних переводчиков, о которых Набоков сказал, что, мол, переводы их «гроша медного» не стоят «и должны быть изъяты из всех публичных и университетских библиотек» (он имел в виду старые переводы «Мертвых душ» на английский, но дамоклов меч этого вердикта висит и надо мной).
Добавим, что Набоков, конечно, утрировал. Ведь каждый перевод литературного произведения может быть только приближением...
День за днем, три года я работала в ожидании этого первого апреля. Он наступил, и я очень рада, что могу представить Николаю Васильевичу этот подарок к юбилею... Я сегодня кладу свой перевод рядом с другими подарками на праздничный стол к его дню рождения и надеюсь, что «известие о переводе MД на немецкий язык» на сей раз ему будет приятно!