Пометы Н. В. Гоголя в Книге Бытия: материалы и интерпретация
Балакшина Ю. В. (Санкт-Петербург), к.ф.н., доцент кафедры русской литературы РГПУ им. А. И. Герцена / 2007
В современной истории (и теории) литературы постоянно ставится вопрос о вовлечение в сферу исследовательского внимания неканонических объектов и о методологических подходах к их изучению. Авторские, вкладные, читательские, владельческие, дарственные пометы, тексты на полях и не заполненных страницах рукописей, рукописных и печатных книг, появившиеся на них после написания текста или издания, изучаются маргиналистикой, или маргиналоведением (от marges — поля).
Представитель французской генетической критики Жак Неф в своей работе «Поля рукописи» пишет об особого рода диалоге, возникающем на полях: «Подобного рода диалог на полях может представлять особый интерес, поскольку он размывает границу текста, которая на некоторое время, а иногда и вообще, исчезает под воздействием возникшего внимания к самому диалогу. Мысль появляется сразу же, при чтении. Читатель перестает быть анонимным, как только ставит свой непосредственный вопрос к тексту; во множестве потенциально возможных прочтений он оставляет след своей, особенной, интерпретации»1.
Однако французский исследователь рассматривает «лишь те случаи, когда взаимоотношение основного и маргинального текстов есть результат деятельности одного „автора“»2. Олег Проскурин в журнале НЛО справедливо пишет о необходимости исследования также писательских помет на чужом тексте, поскольку «в „большом контексте“ маргиналии на чужих текстах могут предстать не только как свидетельство рецепции чужого произведения, но и как факт собственно творческого процесса»3.
В рамках намеченного историко-литературного и теоретического направления нам представляется интересным обратиться к пометам, оставленным Н. В. Гоголем на полях славянской Библии 1820 г. издания. Этот источник, хранящийся в рукописном отделе «Пушкинского Дома»4, был описан в работах И. А. Виноградова и В. А. Воропаева5. Однако нам показалось важным сказать об этом источнике еще несколько слов, во-первых, потому что в предложенном описании есть некоторые неточности, которые необходимо исправить, а во-вторых, потому что для нас интерес представляет не только описание, но и интерпретация своеобразного гоголевского текста, возникшего на полях Книги книг.
На форзаце Библии имеются записи, позволяющие проследить судьбу книги. Первые две из них сделаны сестрой писателя, Анной Васильевной Гоголь:
«Сия книга получена от брата моего Николая Васильевича Гоголя, 1850-го в Деревне Васильевке».
Н. В. Гоголь подарил Библию сестре во время последнего посещения родины летом 1850 г. К тому же 1850 г. относится упоминаемое Виноградовым и Воропаевым свидетельство Д. К. Малиновского о подаренной ему Гоголем Библии6. В 1851 г. писатель посылает к свадьбе сестре Елизавете просимые ею Евангелие и Библию (XIV, 243)7.
Следующая запись на форзаце сделана, видимо, незадолго до смерти сестры Гоголя (1821-1893). Анна Васильевна, передавая Библию свящ. Василию Глинскому, написала: «Дана же на память от сестры его Анны Гоголь. 1892-го года. Мая 28-го»8.
Последняя запись относится уже к 1904 г. и удостоверяет, что Василий Глинский передал книгу своему сыну: «Сия Библия, принадлежавшая Николаю Васильевичу Гоголю, получена мною в дар от сестры его Анны Васильевны Гоголь. Передана на память сыну моему Павлу Васильевичу Глинскому. 1904 года. Июня 29 дня. Г. Полтава. Протоиерей Василий Глинский».
Виноградовым и Воропаевым было высказано и обосновано предположение, что пометы, сохранившиеся на полях славянской Библии, были сделаны Н. В. Гоголем в середине 1840-х гг., когда писатель находился за границей. Об этом свидетельствуют: 1) наклеенная на обороте первого листа книги литография, выпущенная немецким издательством и по композиции напоминающая картину А. Иванова «Явление Христа народу»; 2) упоминание Библии Гоголя в письме А. О. Смирновой к В. А. Жуковскому от 23 июня 1843 г. ; 3) перекличка ряда помет с содержанием обширной выписки Гоголя «Пророчества о Христе», включенной им в сборник «Выбранные места из творений св. отцов и учителей Церкви» (1843-1844гг.) и т. д.
Пометы распределены по тексту Библии неравномерно: во многих книгах они вообще отсутствуют, а в ряде пророческих книг и в Павловых посланиях сконцентрированы в максимальном количестве. Мы выбрали для своего анализа пометы, сделанные Н. В. Гоголем в книге Бытия. Сам Гоголь в письме к П. В. Анненкову от 12 августа 1847 года признавался, что провел «долгое время за Библией, за Моисеем...» (XIII, 362). Из пяти книг, авторство которых приписывается Моисею, Гоголь отметил особым читательским вниманием первую; на полях остальных книг Пятикнижия помет не обнаружено. Вторая причина, привлекшая наше внимание именно к книге Бытия, — типологическое разнообразие помет. На полях присутствуют и простые отчеркивания, и текстовые пометы и даже рисунки. В дальнейшем Гоголь унифицировал систему маргинального диалога с основным текстом, обратившись исключительно к форме записи на полях.
Пометы на станицах Библии были сделаны простым черным карандашом, который от долгого стиснутого лежания книги отпечатался на противоположной странице. Это привело к неточностям в определении отмеченных Гоголем отрывков. Так, в статье Виноградова и Воропаева указывается, что в 8-ой главе книги Бытия, повествующей о событиях потопа, Гоголь выделил три отрывка (ст. 2-6, 11-13 и 21-22). Тогда как нам представляется, что в двух первых случаях мы имеем дело не с собственным отчеркиванием Гоголя, а только с его отпечатком. Нами было выявлено в тексте книги Бытия три случая, когда отпечаток был принят за гоголевское отчеркивание (отчеркнуто: 8. 21-22, отпечаток: 8. 2-6; отчеркнуто 9. 4-6, отпечаток: 8. 11-13; отчеркнуто: 18. 28-33; отпечаток: 20. 2-7). Вызывает также сомнение идентификация в качестве пометы крестообразного карандашного росчерка на границе 11 и 12 глав. О нашем прочтении текстовых помет, также не всегда совпадающем с прочтением, предложенными предшествующими исследователями, будет сказано ниже.
Сам факт активной работы Гоголя с текстом Библии, отразившийся в целом ряде помет, заслуживает особого размышления. Но выражению Жака Нефа, поле — это «легко возбудимое пространство», которое как бы провоцирует на диалог: «Поле — это место, оставленное для адресата. Чтобы он смог выразить свое настроение, проявить свое внимание и свое отношение к тексту»9. С другой стороны, поле — это граница, за которой заканчивается текст, его рамка, край: «Для страницы текста поле является тем пространством, которое окаймляет, ограничивает текст в его единстве»10. Та или иная функция поля становится приоритетной в зависимости от характера текста. Так, «слово, направленное на ответ», внутренне диалогичное появляется в новоевропейскую, романную эпоху. Пример такого диалога на полях — книги, которые Набоков использовал для подготовки своих лекций о литературе. Библейский текст, как слово авторитетное, несущее истину, скорее требовал бы поля как непроницаемой, незыблемой границы — «гулкой тишины», по выражению того же Жака Нефа. То, что Гоголь нарушает эту гулкую тишину полей библейского текста, говорит либо о привычном для него способе чтения книг, выработанном еще до духовного перелома, либо об особом статусе возникающего на полях Библии диалога. Это не диалог, «со всей его мелочностью и придирчивым раздражением», в который вступает Флобер на полях книги Менвиля де Понсана «Философская и медицинская история женщины»11. Это не «фактор поэтической эволюции», каким видятся О. Проскурину пометы Пушкина на полях «Опытов в стихах» Батюшкова12. Это экзистенциальный диалог, в котором Н. В. Гоголь пытается ставить и решать жизненно важные для себя вопросы.
Попробуем выявить формальную и тематическую типологию гоголевских помет.
Рисунки:
Единственный рисунок, обнаруженный нами на полях Библии, — это рука с поднятым указательным пальцем. Рисунок отнесен к отчеркнутому фрагменту 38-ой главы следующего содержания: «Во время родов ее <Фамари> оказалось, что близнецы в утробе ее. И во время родов ее показалась рука; и взяла повивальная бабка и навязала ему на руку красную нить, сказав: этот вышел первый. Но он возвратил руку свою; и вот, вышел брат его. И она сказала: как ты расторг себе преграду? И наречено ему имя: Фарес. Потом вышел брат его с красной нитью на руке. И наречено ему имя: Зара» (Быт. 38. 27-30)13.
В рукописной графике XIX столетия рука с поднятым указательным пальцем могла быть тождественна знаку «Nota bene» («обрати внимание», «заметь хорошо»). Почему Гоголю было важно подчеркнуть особую смысловую значимость этого библейского эпизода? Вряд ли дело в теме первородства. Это далеко не первая ситуация в книге Бытия, когда младший брат получает превосходство над старшим. Скорее, интерес Гоголя связан с тем, что Фарес вошел в мессианскую линию: его имя упоминается в родословии царя Давида (Руфь 4,18-22) и в родословии Христа (Мф. 1. 1-6; Лк. 3. 33): «Иуда родил Фареса и Зару от Фамари; Фарес родил Есрома; Есром родил Арама» (Мф. 1. 3). Взгляд на Ветхий завет сквозь призму Нового в целом характерен для позднего Гоголя. Так, на полях пророческих книг он настойчиво фиксирует: «пророчество о Христе» (Ис. 2. 2); «полное пророчество о Христе» (Ис. 53. 1); «пророчество о Спасителе» (Зах. 13. 4); в книге Бытия выделяет отчеркиванием на полях фрагмент, в который входит 15-ый стих 3-ей главы, считающийся первым в Библии мессианским пророчеством: «и вражду положу между тобою и между женою, и между семенем твоим и между семенем ее; оно будет поражать тебя в голову, а ты будешь жалить его в пяту» (Быт. 3. 15).
Однако, помимо христоцентричности читательского сознания Гоголя, можно указать на знаковость для него самой фигуры «указующего перста». Этот образ появляется, например, в лирическом отступлении в X главе «Мертвых душ»: «Текущее поколение, — пишет автор, — не зрит, что небесным огнем исчерчена сия летопись, что кричит в ней каждая буква, что отовсюду устремлен пронзительный перст, на него же, на него, на текущее поколение» (VI, 211). Обличающая роль небесного перста в письмах Гоголя 40-х гг. сопряжена с другим семантическим аспектом этого образа: писатель постоянно напоминает себе и своим адресатам о Провиденциальной силе, управляющей как его жизнью, так и жизнью каждого человека. «Покоримся же Тому, — пишет, например, Гоголь С. Т. Аксакову, — Кто лучше знает, что нам нужно и что для нас лучше...» (XII, 482).
И наконец, можно предположить, что и отмеченный библейский текст, и образ указующего перста были связаны для Гоголя с идеей личного избранничества, которую в эти годы он активно к себе примерял. Так, например, в письме к Н. М. Языкову от 4 ноября 1843 г. писатель приводит размышления «святых молчальников» об избранниках, «которых Бог возлюбил от детства, для благих и великих своих намерений и посещает невидимо, доказательством чего служит внезапно находящий на них восторг и тихие слезы» (XII, 235). Приметы этой изначальной избранности Гоголь обнаруживает в себе и тем внимательнее следит за свидетельствами о ней на страницах Книги книг.
Текстовые пометы:
Помета: «Первая жертва своевольная по обету» — напротив стихов: «И положил Иаков обет, сказав: если Бог будет со мною и сохранит меня в пути сем, в который я иду, и даст мне хлеб есть и одежду одеться, и я в мире возвращусь в дом отца моего, и будет Господь моим Богом, — то этот камень, который я поставил памятником, будет домом Божиим; и из всего, что Ты, [Боже], даруешь мне, я дам Тебе десятую часть» (Быт. 28. 20-22).
Внимание Гоголя привлекает первая на страницах книги Бытия ситуация, когда условия жертвы определяет человек, а не Бог. Обещание, данное Богу Иаковом, получает название обета. В 40-е гг. в категории обета — возвещенного и гарантированного дара Богу — Гоголь мог рассматривать два своих действия: завершение работы над «Мертвыми душами» и путешествие ко Гробу Господню.
В письме к А. О. Смирновой от 25 июля 1845 г. Гоголь пишет, отчасти повторяя даже синтаксическую структуру библейского текста: «Вовсе не губерния и не несколько уродливых помещиков, и не то, что им приписывают, есть предмет „Мертвых душ“. Это покаместь еще тайна, которая должна была вдруг, к изумлению всех (ибо ни одна душа из читателей не догадалась), раскрыться в последующих томах, если бы Богу угодно было продлить жизнь мою и благословить будущий труд» (XII, 504).
Второй том «Мертвых душ» оказывается здесь «камнем», «памятником», который Гоголь обещает воздвигнуть в дар Богу, при условии дарования ему жизни и вдохновения. В других письмах Гоголь рассматривает как свой обет путешествие в Иерусалим: «...Не есть ли это знак, что пора, наконец, отправиться в тот путь, ради которого я выехал из Москвы и простился с вами, о котором и первоначальная мысль была, без сомненья, Божьим внушением <...> не откладывая уже на дальнейшее время, отправлюсь в Иерусалим» (XII, 464).
Через библейский текст между работой над поэмой и паломничеством ко Горбу Господню устанавливается прямая связь. Путь и труд в формуле Гоголя постоянно меняются местами. Гоголь ждет благословения на свой труд и обещает за это совершить нелегкое путешествие. И в то же время обещает служить Богу пророчески-писательским словом, если Господь благословит его паломнический и жизненный путь.
Знаменательно употребление Гоголем слов «своевольная жертва» по отношению к приведенной библейской ситуации. Определение «своевольная» подчеркивает самостоятельность, инициативу человека в общении с Богом, в то же время намекает и на его «своеволие» (гордыню). Проекция в личностный план позволяет поставить вопрос о неоднозначности отношения Гоголя и к собственным обетам.
Дважды на полях книги Бытия встречается помета «читают».
1. Первая помета расположена напротив стихов: «Вот, раб Твой обрел благоволение пред очами Твоими, и велика милость Твоя, которую Ты сделал со мною, что спас жизнь мою» (Быт. 19. 19). Границы отрывка отмечены в тексте карандашом.
2. Вторая помета соответствует отрывку «Я благословляя благословлю тебя и умножая умножу семя твое, как звезды небесные и как песок на берегу моря; и овладеет семя твое городами врагов своих; и благословятся в семени твоем все народы земли за то, что ты послушался гласа Моего» (Быт. 22. 17-18). Слова: «за то, что ты послушался гласа Моего» — подчеркнуты.
Очевидно, что оба отрывка связаны с темой благословения и особого благоволения Бога к какому-либо человеку. Причина Божественного внимания подчеркнута Гоголем. Помета «читают», возможно, указывает на то, что оба отрывка входят в круг богослужебных чтений. Однако если второй отрывок (обетование Аврааму после жертвоприношения Исаака) читается на богослужении Православной церкви в пяток 5-ой седмицы Великого поста и в Великую Субботу, то первый отрывок входит только в католический лекционарий.
Помета «запрещение» расположена на полях напротив стиха: «Поэтому и доныне сыны Израилевы не едят жилы, которая на составе бедра, потому что [Боровшийся] коснулся жилы на составе бедра Иакова» (Быт. 32. 32). Этот стих в совокупности с отчеркнутым «только плоти с душею ее, с кровью ее, не ешьте» (Быт. 9. 4) составляет тематическую группу еды. Обратим внимание на то, что еда интересует Гоголя с точки зрения «запрета». Ни заповеди о вкушении пищи, данные Адаму и Ною, ни сцена гостеприимства Авраама — прообраз евхаристии — не отмечены писателем. Возможно, интерес Гоголя к ограничениям в сфере пищи связан с опытом болезни («желудочное расстройство, остановившееся пищеварения» (XI, 314)), а также с остро переживаемой им в это время проблемой личного очищения, о которой будет сказано ниже.
Следующая группа текстовых помет представляет собой выписанные на полях, напротив соответствующих стихов, имена:
глава 10: «Неврод, Асур»;
глава 19: «Лот, 1 дочь — Моав; 2 дочь — Амман»;
глава 25: «Агарь, Сара, Хеттура»;
глава 26: написано и зачеркнуто «Ревека, Иудифа»;
глава 28: «Исав, Маелед, Иудифа, Васемафа»;
глава 29: «Лия, 1. Рувим, 2. Симеон, 3. Левий, 4. Иуда, 5. Исахар, 6. Завулон»;
глава 30: «От рабы Валы: 1. Дан, 2. Неффалим»; «От Лии рыбы Зелфы: 1. Гад; 2. Ассир»; «Рахиль, Иосиф».
В первых двух случаях Гоголь фиксирует на полях имена родоначальников целых народов: ассирийцев, моавитян, аммонитян. Главы 29 и 30 привлекают писателя возможностью проследить происхождение 12 колен Израилевых. Но нам представляется, что наибольший интерес Гоголя вызвали библейские женщины, имена которых как бы структурируют собой разветвленные библейские родословия. Агарь, Сарра, Хеттура — жены Авраама; Ревека — жена Исаака; Иегудифа (Иудифа), Махалафа (Маелед), Васемафа — жены Исава; Рахиль, Лия, Валла, Зелфа — жены и наложницы Иакова. Напряженные размышления писателя о женщине-жене и ее роли в истории человечества отразились также в ряде отчеркиваний на полях. Так, например, он отмечает сцену грехопадения, начиная со слов: «Адам сказал: жена, которую Ты мне дал, она дала мне от дерева, и я ел» (Быт. 3. 12) — и заканчивая 16-ым стихом, в котором говориться о наказании женщины: «Жене сказал: умножая умножу скорбь твою в беременности твоей; в болезни будешь рождать детей; и к мужу твоему влечение твое, и он будет господствовать над тобою». Далее Гоголь отчеркивает на полях фразу: «И сказал Ламех женам своим: Ада и Цилла! послушайте голоса моего; жены Ламеховы! внимайте словам моим» (Быт. 4. 23). И наконец, в 6-ой главе его внимание привлекает рассказ о том, как «сыны Божии стали входить к дочерям человеческим» и на свет стали появляться исполины, «от века, человецы именитии» (Быт. 6. 3-4).
Исследователи не раз обращали внимание на то, что «жгучие женские образы» в немалом количестве населяют творчество Гоголя14. Однако важно отметить существенную трансформацию, которую претерпевают гоголевские женщины от молниеносных небесных красавиц к женам, обретающим себя в сфере домашнего быта и общественно полезной деятельности. Роли женщины в современной России Гоголь посвящает три главы «Выбранных мест из переписки с друзьями»: «Женщина в свете», «Что такое губернаторша», «Чем может быть жена для мужа в простом домашнем быту, при нынешнем порядке вещей в России». Гоголь ждет от женщины «оживотворения» общества — возращения его от «беспорядка» к «порядку». Это должно произойти, по мнению писателя, как в нравственной сфере, так и в бытийной. Должны быть восстановлены изначальные призвания «мужчины» и «женщины», изначальное соотношение мужского и женского начал: «Нигде я не вижу мужа. Пусть же бессильная женщина ему о том напомнит! Стало так теперь все чудно, что жена же должна повелеть мужу, дабы он был ее глава и повелитель» (VIII, 341). Очевидно, что, читая книгу Бытия, Гоголь ищет, с одной стороны, подтверждений слабости и подчиненности женщины, а с другой — указаний на то, что именно она является структурирующим началом миропорядка, хранительницей и устроительницей Дома и Рода.
Подчеркивания:
Следующую группу помет составляют подчеркнутые Гоголем слова и выражения. Их немного и они представляют для нас особый интерес, так как демонстрируют не общее внимание писателя к тому или иному библейскому эпизоду, а пристальное вглядывание в слово и сопряжение его с собственной жизнью15.
В сцене спасения людей и животных в Ноевом ковчеге акцент делается на чистоте: «От скотов же чистых введи к себе седмь седмь, мужеский пол и женский» (Быт. 7. 2)16. Тема чистоты, очищения постоянно присутствует в письмах и произведениях Гоголя 40-х гг. Ему «надо очиститься и быть достойну», чтобы описать Палестину; книгу «Выбранных мест» он считает для себя «каким-то очищением» (XIII, 308); В. А. Жуковскому 26 июня 1842 г. пишет: «Чище горнего снега и светлей небес должна быть душа моя, и тогда только я приду в силы начать подвиги и великое поприще, тогда только разрешится загадка моего существованья» (XII, 69). Чистота в жизни Гоголя, как и в библейском эпизоде, оказывается условием вхождения внутрь некоего спасительного пространства, открытием пути к новой жизни.
Однако обретение нового пути требует решительного отказа от старого, и Гоголь подчеркивает в эпизоде бегства Лота из Содома слова: «спасая спасай твою душу» (Быт. 19. 17). С одной стороны, эта библейская фраза резонирует с образом «душевного монастыря», которого ищет для себя Гоголь в эти годы: «В последнее время, когда я ни бывал в Петербурге или в Москве, я избегал всяких объяснений и скорее отталкивал от себя приятелей, чем привлекал. Мне нужен был душевный монастырь» (XII, 359). С другой — перекликается с тем образом спасения, который Гоголь предлагает своим друзьям в главе «Страхи и ужасы России»: «Не бежать на корабле из земли своей, спасая свое презренное земное имущество, но, спасая свою душу, не выходя вон из государства, должен всяк из нас спасать себя самого в самом сердце государства» (VIII, 344). Упоминание корабля возвращает нас к образу «Ноева ковчега», коим для Гоголя оказывается «должность и служба» в России.
В 18-ой главе книги Бытия Гоголь подчеркивает фразу «Еда изнеможет у Бога слово» (Быт. 18. 14). Библейский контекст фразы — рождение сына у престарелой Сарры —вторичен для Гоголя по отношению к теме слова, звучащей в Писании. С самого начала 40-х гг. писатель остро переживает изменение статуса своего слова, силу его причастности к Слову Божественному. Он как будто заклинает своих друзей «О, верь словам моим!.. . Ничего не в силах я тебе более сказать как только: верь словам моим. Я сам не смею не верить словам моим. Есть чудное и непостижимое...» (XI, 347); «О, верь словам моим! Властью высшею облечено отныне мое слово. Все может разочаровать, обмануть, изменить тебе, но не изменит мое слово» (XI, 342-343). Возникает ощущение, что Гоголь воспринимает свое слово как медиумическое, но не синергийное орудие Божественной силы. Несколько по-иному тема слова звучит в «Выбранных местах из переписки с друзьями», где слово названо «высшим подарком Бога человеку» (VIII, 231), даром, который может быть взят назад. Позволим себе предположить, что отмеченная писателем библейская фраза свидетельствует не только о его пророческой уверенности в святости своего слова, но и о его мучительных размышлениях об иссякающем творческом даре.
И наконец, в сцене жертвоприношения Авраама Гоголь подчеркивает слова «Господь виде» (Быт. 22. 14). Нам представляется, что по своему внутреннему смыслу эта фраза примыкает к образу «указующего перста» и говорит о Божественном всеведении, остро переживаемом гоголем в эти годы: «О как премудр в Своих делах Управляющий нами!» (XIII, 39); «Во всем этом узнаю волю небесную; слышу, что все это совершает и творит Божья милость не без прекрасного смысла» (XIII, 151).
Отчеркивания:
Как отмечалось выше, ряд отрывков выделен Гоголем путем отчеркивания на полях. Мы уже писали о фрагментах, связанных с образом женщины (Быт. 3. 12-16; 4. 23; 6. 3-4), еды (Быт. 9. 4), чистоты (Быт. 30. 32-33). Оставшиеся отрывки примыкают к двум тематическим группам: смерти и молитвы.
Тема смерти рассматривается Гоголем в разных аспектах. Писатель как будто ищет ответа на вопрос, что в очах Божьих может быть причиной смерти человека: совершенное им убийство («взыщу также душу человека от руки человека, от руки брата его; кто прольет кровь человеческую, того кровь прольется рукою человека» (Быт. 9. 4-6)); ослушание («И сказал ему Господь: за то всякому, кто убьет Каина, отмстится всемеро» (Быт. 4. 15)); внешне ничем не мотивированная «неугодность» Богу («Ир, первенец Иудин, был неугоден пред очами Господа, и умертвил его Господь» (Быт. 38. 7)). Возводя к Богу все скорбные и трудные состояния своей жизни, Гоголь, вероятно, пытается понять и высший смысл подошедшей близко смерти. Однако в то же время надеется на милосердие Бога, а потому старательно отчеркивает на полях формулировки Завета Милости: «И обонял Господь приятное благоухание, и сказал Господь в сердце Своем: не буду больше проклинать землю за человека, потому что помышление сердца человеческого — зло от юности его; и не буду больше поражать всего живущего, как Я сделал: впредь во все дни земли сеяние и жатва, холод и зной, лето и зима, день и ночь не прекратятся» (Быт. 8. 21-22); «Не будет более истреблена всякая плоть водами потопа» (Быт. 9. 11).
Надежду на милость Бога дает Гоголю эпизод молитвенного ходатайства Авраама за город Содом. На полях писатель отмечает обширный отрывок: Быт. 18. 26, 28-33 — первый в Библии пример молитвы праведного человека за мир. Сам писатель в письмах постоянно уповает на то, что Господь слышит молитвы праведных. Так, например, в письме Н. Н. Шереметьевой от 5 июня 1845 г. он просит: «Молитесь, друг мой, обо мне <...> Я слишком знаю, что нельзя зажечь уже светильника, если не стало масла. Но знаю, что есть сила, которая и в мертвых воздвигнет дух жизни, если восхочет, и что молитва угодных Богу душ велика пред Богом» (XII, 492).
Таким образом, становится очевидным, что диалог, возникший на полях Славянской Библии, затрагивает все ключевые для позднего Гоголя темы: жизнь и смерть, слово Божественное и слово человеческое, чистота и молитва, паломничество на Святую Землю и писательский труд, роль женщины и личное избранничество. В целом ряде случаев пометы на полях Священного Писания, размыкая границу текста, оказываются связующим звеном между экзистенциальным опытом писателя и Божественной истиной, воплощенной для Гоголя в библейском слове. С другой стороны, благодаря описанному нами маргинальному диалогу само гоголевское слово учится бытию в новом статусе. Эмоционально насыщенное, еще слишком человеческое в письмах, оно, соприкасаясь с библейским слогом, как бы вырастает, становится серьезнее, строже, глубже и в конце концов находит творческое воплощение в «Выбранных местах из переписки с друзьями» и «Авторской исповеди».
Примечания
1. Неф Жак. Поля рукописи // Генетическая критика во Франции: Антология. М.: ОГИ, 1999. С. 195.
4. РО ИРЛИ. Ф. 652. Оп. 1. Ед. хр. 73.
6. Гоголь Н. В. Духовная проза. М., 2001. С. 563.
12. Проскурин О. Указ соч. С. 283.
15. В данном разделе подчеркнутые слова приводятся на церковнославянском языке.