Н. В. Гоголь и П. В. Анненков: Встреча в Риме (биографические штрихи)

Зайцева И. А. (Москва), к.ф.н., ведущий научный сотрудник ИМЛИ им. А. М. Горького РАН / 2010

В биографии Гоголя (при всей ее изученности) чрезвычайно мало отрезков, строго и подробно документированных. Казалось бы, благополучным исключением в этом отношении можно считать римскую весну и лето 1841 г., выразительно и достаточно детально освещенную в знаменитых воспоминаниях П. В. Анненкова, впервые увидевших свет в 1857 году1. В. И. Шенрок по достоинству расценил их как самые «ценные воспоминания о Гоголе в начале сороковых годов»2. Было бы справедливым охарактеризовать эти мемуары тем словом, которым воспользовался сам Анненков, отдавая должное «Запискам о жизни Гоголя» Кулиша: «...одна из немногих драгоценных книг последнего времени...»3. В этом объемном, содержательном тексте нас, в сущности, будет интересовать только один локальный (ограниченный неделей) сюжет, связанный с несколькими датировками: самого приезда Анненкова в итальянскую столицу и его встречами с Гоголем в первую неделю пребывания в ней.

На первый взгляд кажется, что здесь нет никакой проблемы. В самом деле, в воспоминаниях Анненкова на этот счет все сказано предельно точно: «Мы приехали в среду на страстной неделе, 28 апреля 1841 года...»4. В гоголевской литературе эта дата считается одной из самых твердых — она вошла в хронологический свод, предшествующий текстам писем в одиннадцатом томе Полного собрания сочинений Н. В. Гоголя (XI, 26), в многочисленные статьи, монографии и комментарии. Роль данной датировки очень велика по целому ряду причин. Прежде всего сами воспоминания Анненкова, в гоголевской мемуаристике уникальные (своей фактографичностью, психологизмом, нежным вниманием к нуждам гоголевской души), далеко превосходящие хронологические рамки названия, заслуживают пристального чтения и необходимых пояснений и уточнений. При этом существенна сама возможность проверки и корректировки одной из важных дат гоголевской биографии. В данном случае это особенно необходимо еще и потому, что весна 1841 года в эпистолярном наследии Гоголя представлена крайне скупо — всего девятью письмами, а лето 1841 года, вынесенное Анненковым в заглавие воспоминаний, означено еще слабее — всего лишь двумя посланиями. Очевидно, что на таком слабо документированном биографическом фоне каждая дополнительная дата (здесь мемуарного происхождения) обретает дополнительную ценность. Разумеется и для полного восстановления долгой (двадцатилетней) истории не всегда простых, но до конца теплых, взаимоотношений Гоголя и Анненкова хронологическая ясность их совместного пребывания в Риме очень существенна. Особенное же значение этих римских временных вех определяется их неразрывной связью с творческой историей «Мертвых душ», заграничная работа над которыми постепенно двигалась к завершению, и именно в апрельские дни 1841 года была означена важной договоренностью с Анненковым — о том, что он поселится рядом с Гоголем, в комнате В. А. Панова (по отъезде последнего), и примет участие в переписке поэмы под авторскую диктовку. Последний факт запечатлен в конце первой главы упомянутых воспоминаний: «Тут положено было, между прочим, что я перейду в комнату Панова тотчас, как он уедет в Берлин, и, сделавшись близким соседом Гоголя, посвящу один час каждого дня на переписку, под его диктовку, уже совсем изготовленной первой части „Мертвых душ“»5. Судя по тексту, Гоголь и Анненков уговорились об этом в самый день пасхального праздника, в воскресенье6. Если исходить из указанной Анненковым даты его приезда в Рим (28 апреля по новому стилю, в среду), то ближайшее воскресенье приходится на 2 мая (по новому стилю).

Мы не располагаем никакими документами, подтверждающими факт предварительной договоренности между Гоголем и Анненковым о приезде последнего в Рим. Не исключено, что ее и вовсе не было. Во всяком случае по прибытии в Рим Анненков не располагал даже гоголевским адресом и обратился по этому поводу в русское посольство7. Судя по всему, появление Анненкова в Риме стало для Гоголя неожиданностью, хотя они были хорошо знакомы с 1832 года, когда Анненков (в Петербурге) вошел в достаточно узкий круг людей, состоявший из нежинских друзей Гоголя и «новых, молодых знакомых, которые любили его горячо и были ему по душе»8. Анненков был в числе тех «наших», кому Гоголь, будучи за границей, неизменно передавал поклоны и приветы9, спрашивал о нем персонально: «Что делает Жюль» (прозвище Анненкова, полученное им от Гоголя — см. письмо Прокоповичу от 15 (27) апреля 1838, Рим — XI, 135). Более того, «Мертвые души» (первые четыре главы) не были для Анненкова секретом — осенью 1839 г. он слушал их авторское чтение в Петербурге, на квартире Прокоповича10. С той поры Гоголь и Анненков не виделись. По-видимому, общение с Анненковым по приезде последнего в Рим произвело на Гоголя благоприятное впечатление, чему, вероятно, немало способствовала природная тактичность Анненкова и его необычайное внимание к Гоголю. В воспоминаниях Анненкова есть удивительный фрагмент, который выразительно демонстрирует эти редкие качества его характера. Описывая свою первую римскую встречу с Гоголем и долгий, до глубокого вечера, разговор, Анненков разъясняет: «Не имея никаких причин размерять себя, а, напротив, считая необходимостью для истины будущих сношений представить полный вид на самого себя, я говорил решительно все то, что знал, и все то, что думал»11. Эта решимость полностью раскрыться дабы с самого начала придать отношениям с Гоголем высоко правдивый, честный характер (как поразительно пишет сам Анненков — «для истины будущих сношений»), по всей вероятности, тоже сыграла свою роль. Во всяком случае, доверие и расположенность к Анненкову (бывшие прежде и не угасшие при встрече) предопределили выбор Гоголя, который счел возможным привлечь неожиданного гостя к своей работе. Можно даже предположить, что приезд в Рим на довольно продолжительное время хорошо знакомого, близкого человека изменило первоначальные намерения Гоголя провести лето в более прохладном местах. В письме сестре, Е. В. Гоголь, от 13(25) марта он сообщает: «...я через полтора месяца оставлю Рим и проведу лето и часть осени или в Швейцарии, или в Германии, где именно — неизвестно. К зиме надеюсь, если даст бог, быть в Москве» (XII, 337). Известно, что Гоголь не покинул Рим ни в мае, ни в июне, ни в июле, а только в августе, т. е. задержался в жарком городе почти на три месяца. Не исключено, что причиной такой резкой перемены первоначальных намерений послужил именно внезапный приезд Анненкова, предоставивший возможность продолжить столь важную для Гоголя переписку «Мертвых душ» под диктовку.

Воссоздание творческой истории «Мертвых душ» именно на этом временном отрезке (в процессе подготовки соответствующего тома академического Полного собрания сочинений и писем Н. В. Гоголя) потребовало перепроверки восходящих к воспоминаниям Анненкова датировок. Не вызывает никаких сомнений свидетельство Анненкова о том, что он прибыл в Рим к Страстной неделе. Именно к этому времени он стремился достичь итальянской столицы, о чем сообщает в первой же фразе воспоминаний: «С самой Вены торопился я в Рим, к страстной неделе, и наконец привел свой план в исполнение!»12. Четырьмя годами ранее точно так, к празднику Пасхи, стремился успеть в Рим и сам Гоголь — 3(15) февраля 1837 г. он писал матери, М. И. Гоголь, из Парижа: «Мне хочется светлый праздник встретить в Риме...» (XI, 87); 16(28) марта 1837 г. сообщал ей же, что в Риме два дня: «...поспел как раз к празднику» (XI, 89). Перечень праздничных мероприятий, их подробное описание, — все это не могло стереться из памяти Анненкова и, конечно, отражает реальное положение вещей. Другое дело — насколько точно названа сама дата приезда в Рим. Не составило труда проверить, прежде всего, на какое число в 1841 г. приходился праздник православной Пасхи. Оказалось, что это было 30 марта (по старому стилю). В первые апрельские дни в периодике появились материалы и сообщения о торжествах, в том числе сообщения о праздничных мероприятиях с участием членов царской семьи в день празднования Святой пасхи, 30 марта13. Несколько сложнее оказалось установить день празднования в 1841 году католической Пасхи. Имеющиеся алгоритмы определения соответствующих дат позволили установить, что в 1841 году православная и католическая Пасха совпадали. Однако и эта информация требовала документального подтверждения. И оно нашлось — в «Северной пчеле», где в рубрике «Новости заграничные» было опубликовано сообщение из Парижа, датированное 9-ым апреля, о вчерашнем (т. е. 8-го апреля) заседании Палаты Депутатов с важным для нас добавлением: «Сегодня, в Страстную Пятницу, заседания не было. С 1830 года Палата в первый раз не собиралась в сей день»14. Таким образом, страстная пятница приходилась на девятое апреля, а Пасха (соответственно) — на 11 апреля по новому стилю. Это подтверждает факт совпадения Пасхи в 1841 году у православных и католиков — 30 марта (11 апреля). Следовательно, описанные Анненковым события (приезда в Рим и встреч с Гоголем на Страстной неделе) приходились на более раннее время, а именно на промежуток 24–30 марта (5–11 апреля). Таким образом, ошибка памяти составляет три недели.

С большой долей вероятности можно установить и причину допущенной Анненковым погрешности. На первый взгляд она кажется странной — ведь указана совершенно конкретная дата, что должно иметь какую-то мотивацию. И она существует. Дело в том, что события, связанные с приездом Анненкова в Рим (и в частности, события Страстной и Пасхальной недели), отражены не только в его знаменитых воспоминаниях, но и в другом источнике, а именно в путевых письмах, публиковавшихся в «Отечественных записках». Интересующее нас письмо (пятое по счету и единственное римское) датировано Анненковым 28 апреля 1841 г. Дата указана перед текстом письма: «Рим. 28-го апреля 1841 года»15. Начало письма, сразу же вслед за его датой (28 апреля), как будто бы дает веские основания приурочить приезд в Рим именно к этому дню: «Вот я и в Риме...»16. Однако внимательное чтение постепенно разуверяет нас в этом первоначальном предположении. Письмо обширнейшее, по определению самого Анненкова, «чудовищной длинноты»17, повествующее о многодневном, порою с длительными остановками, путешествии из Вены в Рим. Судя по всему, даты по большей части указаны Анненковым по новому стилю, о чем он периодически напоминает: «...в субботу 14-го ноября, а по-вашему 2-го»; «14 марта нового стиля»18 и т. д. Следует учесть также, что Анненков не придерживается строгой хронологии, порой пропуская дни и недели, о чем свидетельствует и сам: «...я перескочил через несколько страниц календаря...»19. Из точных дат, указанных Анненковым, самая близкая к интересующему нас периоду, — дата прибытия в Венецию: 2(14) марта 1841 года20. Дальнейшее путешествие (до приезда в Рим) хронологически не документировано. По письму, датированному 28 апреля, можно заключить лишь о том, что Анненков достаточно много времени провел в Венеции и в Болонье — об этом говорит подробное описание достопримечательностей и культурной жизни этих городов. Из Болоньи он выехал в Анкону, а оттуда «в неделю» достиг Рима21. За описанием въезда в Рим следует подробный рассказ о «церемониях страстной и святой недели»22 (начиная со среды Страстной и заканчивая понедельником после Пасхального воскресенья). Из этого с очевидностью следует, что письмо написано 16(28) апреля (в среду), по прошествии трех недель пребывания в Риме. В самом тексте письма Анненков однажды отмечает: «Вот я уже здесь две недели...»23. Если это свидетельство сопоставить с датой приезда Анненкова в итальянскую столицу (за несколько дней до 11 апреля), его также следует признать неточным, хотя в данном случае важно другое — авторское указание на то, что письмо написано после довольно долгого пребывания в Риме. Сама ошибка в датировке приезда в Рим (в воспоминаниях) по-видимому, связана с тем, что при работе над ними Анненков опирался на текст письма и ошибочно истолковал его дату (в соотнесении с его первыми словами: «Вот я и в Риме...») как дату самого приезда в Рим.

Таким образом, можно с уверенностью говорить о том, на какие дни приходились в 1841 году Страстная и Пасхальная неделя и соответственно уточнить даты приходящихся на это время встреч Анненкова с Гоголем: они состоялись между 5 и 11 апреля по новому стилю. Мы знаем теперь наверняка, что указанная Анненковым дата его прибытия в Рим (среда, 28 апреля) неверна, т. к. среда на Страстной неделе приходилась на 7 апреля по н. ст. Встает вопрос, правильно ли указан сам день приезда в Рим, т. е. случилось ли это в самом деле в среду. Некоторые факты позволяют в этом усомниться. В день приезда, как следует из воспоминаний Анненкова, он нашел себе жилье, с трудом отыскал под дождем русское посольство, где получил адрес Гоголя, и под непрекращающимся дождем уехал домой24. На второй день Анненков отыскал Гоголя, который обрадовался «новой встрече» (не виделись с конца 1839 г.). Они вместе обедали, а затем отправились в кафе, где Гоголь «до самой ночи внимательно и без устали» слушал рассказы Анненкова «о Петербурге, литературе, литературных статьях, журналах, лицах и происшествиях, расспрашивая и возбуждая повествование, как только начинало оно ослабевать», после чего Гоголь проводил Анненкова домой25. На третий день Гоголь, как обещал накануне, явился к Анненкову и повел его по римским достопримечательностям26. При этом и в воспоминаниях, и в письме Анненков утверждает, что в четверг присутствовал на церемониях «омовения ног» и угощения бедных священников (в письме так и говорится: «В четверг на страстной неделе...»27). Более того, он говорит о том, что присутствовал на вечерних духовных концертах в Сикстинской часовне, которые исполнялись в среду, четверг и пятницу,28 и отмечает, что в наполненные городским ликованием дни «почти совсем не видал Гоголя»: «Гоголь посвящал меня в церемонии и направлял поиски, но сам не выходил из дома и не переменял образа жизни»29. Все это позволяет предположить, что Анненков мог приехать в Рим не в среду Страстной недели, а чуть ранее. Это могло быть в понедельник или во вторник (5 или 6 апреля). Исходя из известных фактов, логичнее выбрать понедельник. По приезде в Рим именно в этот день Анненков успевал во вторник встретиться с Гоголем и пробыть с ним до самой ночи, а на следующий день, в среду, присутствовать на первом духовном концерте в Сикстинской часовне. В случае приезда в Рим в понедельник (5 апреля) события и встречи распределяются по дням следующим образом: понедельник, 5 апреля (прибытие в Рим); вторник, 6 апреля (встреча с Гоголем и совместное времяпревождение до ночи); 7 апреля, среда (путешествие с Гоголем по Риму, вечерний концерт в Сикстинской часовне); 8 апреля, четверг (присутствие на указанных праздничных церемоняих, вечером — снова в Сикстинской часовне), 9 и 10, пятница и суббота, — вновь посещение церемоний, 11 апреля, воскресенье, день самого праздника — присутствие на папской литургии и вечерняя встреча с Гоголем: «Вечером того же дня мы ходили с Гоголем и двумя русскими художниками по площади собора, любуясь на чудное освещенье купола и перемену огней, внезапно производимую в известный час»30. Тем же вечером была достигнута договоренность о переписке «Мертвых душ». Такая хронология, допускающая факт приезда Анненкова в Рим в понедельник, кажется более разумной, вбирающей в себя все упомянутые Анненковым события. Хотя, конечно, нельзя исключить и его приезд днем позднее, т. е. 6 апреля, во вторник. Исходя из этого (т. е. вероятности приезда в Рим 5 или 6 апреля) упомянутые Анненковым встречи с Гоголем на Страстной и в начале Пасхальной недели могли состояться в следующие дни: 6 или 7 апреля (первая встреча на квартире Гоголя, обед, долгий, до ночи, разговор в кафе); 7 или 8 апреля (совместная прогулка по Риму); 11 апреля — эта дата абсолютно точная (вечерняя прогулка по площади собора Святого Петра и уговор о переписке «Мертвых душ» под авторскую диктовку).

Таким образом, приехав в Рим 24 или 25 марта (5 или 6 апреля) 1841 г., Анненков продолжительное время жил отдельно (около трех недель) и перебрался в соседнюю с гоголевской комнату только после отъезда Панова (который покинул Рим 24 апреля (6 мая) 1841 г.31): «...жил рядом, стена об стену с Гоголем...»32. Добровольные переписчики «Мертвых душ» виделись и общались друг с другом. Известно, в частности, письмо Анненкова М. Н. Каткову из Рима, которое было отправлено в Берлин с Пановым: «Письмо ваше я уже получил в Риме и ответ на него пишу с Пановым, который едет тоже прикоснуться к живому источнику берлинскому»33.

Необходимо заметить, что сам рассказ Анненкова об авторских диктовках «Мертвых душ» отличается большой точностью. Это касается и потрясшей Анненкова шестой главы (она первая из переписанных его рукой), и знаменитого эпизода со словом щекатурка (которое, действительно, в процессе диктовки видоизменилось и с легкой руки Анненкова попало в «римскую» рукопись уже в грамматически обновленном виде: штукатурка), и указания на то, что переписка «Мертвых душ» «была совсем приведена к окончанию» в августе, «две недели спустя» после его отъезда из Рима — Анненков уехал 19—го июля, оборвав переписку одиннадцатой главы на середине, вторая ее половина написана рукой Гоголя34. Внесенные нами уточнения никоим образом не затрагивают самого существа воспоминаний Анненкова и касаются только датировок биографии Гоголя, связанных с одной неделей его пребывания в Риме (одновременно с Анненковым): с 5 по 11 апреля 1841 года. Этот короткий отрезок времени запечатлелся в душе Анненкова надолго, о чем свидетельствуют не только его знаменитые мемуары, но и признательное письмо Гоголю от 11 мая н. ст. 1843 г. из Парижа: «...примите здесь позднюю благодарность за римское времяпрепровождение, о коем долго вздыхать еще я буду»35.

Примечания

1. Воспоминания о Гоголе. Рим, летом 1841 года // Библиотека для чтения. 1857. Т. CXLI. Февраль. Отд. II. С. 109–148; Ноябрь. Отд. II. С. 1–50; вошли в состав книги: Воспоминания и критические очерки. Собрание статей и заметок П. В. Анненкова. 1849–1868 гг. СПб., 1877. С. 161–240; впоследствии неоднократно переиздавались, здесь и далее цитируются по изданию: Н. В. Гоголь в Риме летом 1841 года // Анненков П. В. Литературные воспоминания. М., 1983. С. 34–120.

2. Шенрок В. И. Материалы для биографии Гоголя. Т. 3. М., 1895. С. 337.

3. Анненков П. В. Литературные воспоминания. С. 52.

4. Там же. С. 43.

5. Там же. С. 73.

6. Там же. С. 72–73.

7. Там же. С. 44.

8. Там же. С. 46–47, 51.

9. В письмах Н. Я. Прокоповичу от 15(27) сентября 1836 г. из Женевы, от 13(25) января 1837 г. из Парижа, от 20 июня (2 июля) 1838 из Рима (XI, 63, 86, 163).

10. Анненков П. В. Литературные воспоминания. Там же. С. 47–48.

11. Там же. С. 50.

12. Там же. С. 34.

13. Северная пчела. 1841. 3 апреля. № 72. С. 285; 4 апреля. № 73. С. 289.

14. Там же. 1841. 12 апреля. № 80. С. 318.

15. Анненков П. В. Письма из-за границы. Письмо V // Отечественные записки. 1841. № 6. Отд. VII. «Смесь». С. 91; см. то же: Анненков П. В. Парижские письма / Изд. подготовила И. Н. Конобеевская. М., 1983. С. 16 (далее цитируется по этому изданию).

16. Анненков П. В. Парижские письма. С. 16.

17. Там же. С. 28–29.

18. Там же. С. 9, 18.

19. Там же. С. 18.

20. Там же. С. 18.

21. Там же. С. 25–26.

22. Там же. С. 27.

23. Там же. С. 27.

24. Анненков П. В. Литературные воспоминания. С. 43–44.

25. Там же. С. 48–50.

26. Там же. С. 50–51.

27. Анненков П. В. Парижские письма. С. 27.

28. Анненков П. В. Литературные воспоминания. С. 72; Анненков П. В. Парижские письма. С. 28.

29. Анненков П. В. Литературные воспоминания. С. 72.

30. Там же. С. 72–73; см. также: Анненков П. В. Парижские письма. С. 28.

31. См. его письмо К. С. Аксакову от 25 мая (6 июня) 1841 г. из Берлина (Литературное наследство. Т. 58: Пушкин. Лермонтов. Гоголь. М., 1952. С. 602).

32. Анненков П. В. Парижские письма. С. 30 (письмо от 3 сентября 1841 г. из Флоренции).

33. Майков Л. Из переписки П. В. Анненкова с М. Н. Катковым в 1841 и 1842 годах // Русский вестник. 1896. Т. 246. Декабрь. С. 46.

34. Анненков П. В. Литературные воспоминания. С. 74–75, 96; Анненков П. В. Парижские письма. С. 31.

35. Н. В. Гоголь. Материалы и исследования / Под ред. В. В. Гиппиуса. Т. 1. М. ; Л., 1936. С. 127.

Яндекс.Метрика