Н. В. Гоголь и Г. Ф. Квитка-Основьяненко: история одного совпадения
Розанов Ю. В. к.ф.н., доцент Вологодского государственного педагогического университета / 2008
Выдающийся украинский писатель Григорий Федорович Квитка-Основьяненко (1778 — 1843) был современником Гоголя, но не принадлежал даже к самому дальнему «гоголевскому кругу». Их объединяла родная украинская культура, но разделяли возраст (Квитка был на тридцать лет старше), степень известности в России, пропорциональная дарованию, и, наконец, стиль жизненного поведения. Гоголь был великим путешественников, ради творчества обретавшим себя на скитания. Квитка — принципиальным домоседом, на что косвенным образом указывает и выбранный им псевдоним — Основьяненко. Практически всю жизнь он провел или в Харькове, или в пригородном селе Основа — своем родовом гнезде.
Биографы Гоголя считают, что он почти не интересовался творчеством Квитки, что, видимо, не совсем точно. В воспоминаниях А. Д. Галахова описывается застольная беседа в доме М. П. Погодина, относящаяся, по всей вероятности, к осени 1839 года. «При втором блюде явился Гоголь, видимо смущенный, что заставил себя долго ждать. Он сидел серьезный и сдержанный, как будто дичился, встретив две-три незнакомые личности. Но когда речь зашла о повести Основьяненки (Квитки) „Пан Халявский“, напечатанной в „Отечественных записках“, тогда и он скромно вставил свое суждение. Соглашаясь с замечанием, что в главном лице (Халявском) есть преувеличения, доходящие до карикатуры, он старался, однакож, умалить этот недостаток. Может быть, я ошибаюсь, но мне казалось, что он в невыгодном отзыве о Квитке видел как бы косвенную похвалу себе, намерение возвеличить свой собственный талант. Вообще он говорил очень умно и держал себя отлично, не в пример другим случаям»1. Составитель популярнейшей в XIX веке «Русской хрестоматии» записал свои воспоминания о Гоголе в конце жизни, спустя полвека после описываемых событий. Психологически мотивированная догадка мемуариста, независимо от того, верна она или нет, свидетельствует о том, что в сознании некоторой части современников существовала такая литературная пара — Гоголь и Квитка.
Некоторый повод к сближению этих имен могла дать уже упомянутая общность их украинских корней, так ярко отразившаяся в произведениях, написанных по мотивам украинского фольклора и этнографии. Эта сторона творчества Квитки-Основьяненко была высоко оценена классиками отечественной филологии. И. И. Срезневский писал в своем выступлении, зачитанном на праздновании столетия со дня рождения писателя: «Нельзя забывать и того, что он первый стал употреблять малорусское наречье в словесности русской не ради шутки и попытки, а как орудие, сильнее всякого другого, могшее действовать на нравственный подъем значительной доли русского народа...»2. Но в истории литературы более всего запоминаются яркие, необычные и даже скандальные ситуации.
Поводом для скандала стало определенное сходство двух произведений — «Ревизора» Гоголя и комедии Квитки-Основьяненко «Приезжий из столицы или, Суматоха в уездном городе». События, по словам биографа Квитки Г. П. Данилевского, начали развиваться таким образом: «Узнав по слухам о содержании „Ревизора“, Основьяненко пришел в негодование, с нетерпением стал ожидать его появления в печати, и когда первый экземпляр комедии Гоголя был получен в Харькове, он созвал приятелей в дом свой, прочел сперва свою комедию, по процензурованной тетрадке, а потом и „Ревизора“. Гости ахнули и сказали в один голос, что комедия Гоголя целиком взята из его сюжета и по характеристикам, и даже по частной обстановке»3. В этом намеренно театрализованном действе, напоминающем современный перформанс, ключевую роль играла деталь реквизита — «процензурованная тетрадка», в нужный момент продемонстрированная зрителям. На ней стояла разрешительная отметка Московского цензурного комитета с подписью С. Т. Аксакова и дата — 18 октября 1828 года. Сама же пьеса была датирована еще 1827 годом.
Заметим, что поначалу комедия «Приезжий из столицы» не была особенно ценима и самим автором. Квитка отправил свою первую пьесу в цензуру вместе с некоторыми другими произведениями, но потом как-то потерял к ней интерес и не предпринимал никаких попыток к ее постановке или публикации. Существуют косвенные свидетельства, что пьеса распространялась в списках. Триумфальный успех гоголевской комедии на сценах обеих столиц изменил многое. Вскоре после майской премьеры «Ревизора» в Малом театре Квитка отсылает свою пьесу в Дирекцию московских театров, рассчитывая придать скандалу новый импульс. Если бы «Приезжий из столицы» был поставлен в Москве, то создалась бы по тем временам совершенно абсурдная ситуация: почти одновременно в репертуаре оказались две пьесы с одинаковым сюжетом. Директор московских театров М. Н. Загоскин не мог допустить подобной неловкости. В ответном письме от 10 ноября 1836 года он обстоятельно разъяснил автору суть проблемы: «Я прочел с удовольствием комедию „Приезжий из столицы“, которую вам угодно было, при вашем письме, доставить ко мне; в ней есть сцены комические, и если б я получил ее прежде, чем „Ревизор“ был дан на здешней сцене, то она была бы непременно принята; но, т. к. главная идея этой пьесы совершенно одна и та же, как и в „Ревизоре“ г. Гоголя, то я почти уверен вперед, что эта пьеса не может иметь успеха. Публика всегда чрезвычайно строга к подражаниям, а уверить ее едва ли будет можно, что эта комедия написана прежде комедии г. Гоголя»4. Таким образом, большого скандала удалось избежать, он принял вялотекущую форму и постепенно стал забываться. Квитка, как кажется, нашел для себя главную причину гоголевской победы. В письме от 5 августа 1839 года он сетовал П. А. Плетневу: «Хорошо Гоголю! На нем почили существенно монаршие милости; он и не боится никого: всякий знает о покровительстве. Но здесь, у нас, правдою не возьмешь...»5. Масло в огонь подлила неожиданная публикация комедии Квитки в 1840 году в новом ежемесячном журнале «Пантеон русского и всех европейских театров» (№ 3, приложение № 2). Обстоятельства публикации не вполне ясны, но следует сказать, что Квитка категорически отвергал свою к ней причастность, и нет никаких оснований ему не доверять. Этот, по характеристике современников, «робкий, застенчивый, скрытный, но подчас лукавый» писатель вовсе не страдал злопамятностью и мстительностью. Автор «Приезжего из столицы» писал Плетневу 18 мая 1840 года: «Вы, я думаю, видели в „Пантеоне“ мою комедию? Она... попала, вовсе без цели, в Петербург и, не спрося моего желания, помещена в „Пантеон“. Я недоволен ею, а некоторые, хотя и ничтожные выходки против некоторых, мне не нравятся. Не люблю их затрагивать»6. Неопределенные местоимения в последнее фразе намекают на оживление разговоров и слухов, вызванное публикацией комедии. Именно в это время С. Т. Аксаков, отчасти замешанный в скандале, решается прямо спросить Гоголя о его знакомстве с комедией Квитки. Много позже, отвечая на запрос Данилевского, Аксаков писал: «... могу вас смело уверить, что „Ревизор“ не мог быть писан под влиянием этой пьесы, потому что „Ревизор“ был напечатан прежде, чем Гоголь узнал о существовании комедии г. Квитки. Я спрашивал Гоголя (около 1840 г.), не знает ли он эту комедию? И он отвечал мне, что слышал о ней, но не читал». Далее мудрый Аксаков предлагает свою версию совпадения сюжетов, открывая тем самым список научных и околонаучных «разъяснений» сходства двух произведений: «Не подлежит сомнению только то, что анекдоты о ложных ревизорах ходили по России издавна, с разными вариациями, и что одно и то же происшествие подало мысль написать комедию обоим авторам». При этом Аксаков не смог удержаться от тонкого намека на странности биографии Квитки, а, может быть, и на его психическую неадекватность: «Я слышал, что жизнь этого человека была богата разными интересными происшествиями и любопытными переходами в противоположные обстоятельства и положения»7. (См., например, эпиграмму на Квитку В. Н. Каразина: «Был монахом, был актером, Был поэтом, был танцором!»8). Позиция Аксакова была введена в научный оборот Г. П. Данилевским в его работе 1855 года о Квитке-Основьяненко, получившей малую Уваровскую премию, и на протяжении второй половины столетия никем серьезно не оспаривалась. Она лишь подвергалась некоторой модернизации по мере развития гуманитарного знания. В связи с закреплением в науке идеи о странствующих («бродячих») сюжетах это положение попытались использовать и в данном случае. «По всей вероятности, — писал Г. Александровский, — в виду часто повторявшихся в русской жизни случаев, подобных описанному в „Ревизоре“, сложился бродячий рассказ анекдотического свойства, в котором подробно рассказывалось о мнимом ревизоре и одураченных им провинциальных чиновниках. <...> Весьма возможно, что и Гоголь и Квитка обработали один из подобных рассказов, чем и объясняется то сходство, которое замечается в их комедиях»9. В этом случае мы имеем дело уже с фольклорными заимствованиями, которые, с точки зрения литературной культуры XIX столетия, могут особо не оговариваться писателями.
Курьезным подтверждением этой тенденции можно считать появившуюся в 1894 году (5 августа) в «Уфимских губернских ведомостях» статью некоего Томина, утверждавшего, что еще в конце 1860-х или в начале 1870-х годов он приобрел рукопись под названием «Ревизор, комедия в пяти действиях, из сибирской жизни, в стихах. Сочинение Жукова. 1796 г.». «Что касается до внутреннего содержания этого произведения, — писал Томин, — то при чтении комедии Жукова, с первых до последних строк, я был поражен полным сходством этой комедии с комедией Н. В. Гоголя „Ревизор“ Все сцены, начиная с рассказа городничего о сне с появлением крыс, приезда Хлестакова, представления последнему должностных и общественных деятелей, совокупно с Бобчинским и Добчинским, и кончая появлением жандарма, составляют, по моему мнению, не только подобное, но почти тождественное воспроизведение сюжета сочинений того и другого автора»10. Если такая рукопись действительно существовала, то в этом случае мы имеем дело, с одной стороны, с фальсификацией весьма любопытного свойства, с другой — с интересным примером фольклорного бытования гоголевского «Ревизора», с так называемым бумерангом. Так и представляешь, что какой-то грамотей под впечатлением спектакля или книги переложил своими наивными стихами гоголевское произведение, а затем, с простодушной хитростью, состарил рукопись. К сожалению, об этой рукописи больше ничего не известно, она затерялась на просторах Сибири.
Рубеж веков и начало ХХ столетия в литературной жизни России отмечены особым интересом к заимствованиям, в том числе и к заимствованиям в грубых формах плагиата. В литературном воровстве современники обвиняли А. Волынского, К. Бальмонта, А. Ремизова, Ф. Сологуба, Н. Клюева, О. Мандельштама и многих других менее известных авторов. «В литературном воздухе витает дух плагиата...», — зафиксировал ситуацию А. Блок в статье «Душа писателя»11. Защищаясь, обвиняемые писатели ссылались на мировой литературный опыт, на классиков, апеллировали к идее коллективного («соборного») творчества. «Только ... коллективным преемственным творчеством, — писал Ремизов в оправдательном письме в газету, — написались бессмертная «Божественная комедия» и «Фауст»12. Ему вторил автор «Мелкого беса»: «Вся наша литература — сплошной плагиат. А если бы это было не так — у нас не было бы великих поэтов, точно так же как не было бы ни Шекспира, ни Гете, которые, как известно, всегда работали на чужих материалах»13.
В создавшейся литературной обстановке едва ли не закономерным выглядит появление брошюры Н. В. Волкова, суть которой полностью отражалась в заглавии — «К истории русской комедии. Зависимость „Ревизора“ Гоголя от комедии Квитки „Приезжий из столицы“» (1900). К ранее известным аргументам Волков добавил и новые наблюдения. Поскольку к тому времени была опубликована и первая редакция «Ревизора», то исследователь и ее сравнил с комедией Квитки. Оказалось, что ранние варианты Гоголя еще более совпадали с текстом «Приезжего из столицы». Работа Волкова явно ориентирована на сенсацию, автор не допускает даже малейшего сомнения в правоте своей позиции. И хотя в ней нет прямого обвинения Гоголя в плагиате, общий пафос носит разоблачительный характер, что только подчеркивается ритуальным извинением перед «памятью Гоголя»: «Да простит память Гоголя, если теперь действительно раскрылась та тайна, в которую он не пожелал посвятить даже ближайших своих друзей»14.
На это «сенсационное разоблачение» классика научное сообщество отреагировало не сразу, но довольно жестко. Известный историк литературы, сторонник т. н. историко-фактической школы А. И. Лященко в 1902 году обстоятельно и аргументировано возразил Волкову «по всем пунктам». Утверждение Волкова, что ранняя редакция «Ревизора», более похожа на текст Квитки, Лященко остроумно объясняет особенностью писательской техники Гоголя и соответствующей известной цитатой. («Сначала нужно набросать все, как придется, хотя бы плохо, водянисто, но решительно все, и забыть об этой тетради»). Объяснения ученого по поводу сходства произведений во многом напоминают теорию самозарождения сходных сюжетов в сходных исторических условиях. Статья Лященко заканчивается призывом верить Гоголю вообще и в том, «в частности, что о комедии Квитки он только слыхал, но не читал ее»15.
«Сенсационная» брошюра Волкова была рассмотрена и Н. Котляревским в очередном четвертом издании его биографической книги о Гоголе. Назвав исследование коллеги «очень тщательным и остроумным», Котляревский, тем не менее, решительно отверг саму мысль о том, что Гоголь мог пользоваться комедией Квитки при сочинении «Ревизора». Если Лященко только намекнул о возможности «самозарождения» сюжета, то Котляревский поставил сходную идею в центр своей концепции: «...самый сюжет — приезд мнимого ревизора в город — обязывал всех, кто брался за эту тему, держаться одного плана в рассказе, т. е. говорить об ожидании ревизора, дать характеристики всех высших чиновников уездного города, перечислить их проступки против службы, изобразить их робость и ухаживание за мнимым начальником, показать, как в этом мнимом начальнике нарастает нахальство и самоуверенность, и закончить, наконец, рассказ разоблачением личности приезжего и изображением переполоха, который такое разоблачение должно было вызвать среди всех одураченных»16. Таким образом, для объяснения пресловутого сходства была привлечена и еще одна гениальная филологическая гипотеза эпохи.
Критика аргументов Волкова была продолжена в студенческой работе И. Я. Айзенштока «К вопросу о литературных влияниях. (Г. Ф. Квитка и Н. В. Гоголь)» (1919). Вывод автора был однозначен и категоричен: «... легенда о влиянии комедии Квитки на „Ревизора“, вошедшая довольно прочно в литературный обиход, должна быть отвергнута раз навсегда»17.
Не смотря на это, «легенда» не спешила уходить из «обихода». Более того, сам Айзеншток, закончив в 1921 году историко-филологический факультет Харьковского университета и став признанным специалистом по творчеству Квитки, уже не был столь категоричен по отношению к своему земляку. В работах 1920-х годов ученый не настаивает на независимости «Ревизора», оставляя вопрос открытым18.
Словом, спор по поводу уникального сюжетного совпадения, в ходе которого были продемонстрированы многие профессиональные достоинства участников, в конце концов принял схоластический характер. В эпоху модернизма, с ее особым отношением к вопросам заимствований и литературных влияний, во многом потерял свое значение и сам предмет спора.
В пародийно-пропедевтическом плане эта запутанная история представлена в детской книге С. Рассадина и Б. Сарнова «В стране литературных героев». Сторонников идеи заимствования здесь представляет Шерлок Холмс. Знаменитый детектив утверждает, что Гоголь взял сюжет «Ревизора» у Квитки-Основьяненко и, отчасти, у А. Вельтмана. «Но, чтобы избежать обвинения в плагиате, он решил при этом создать себе так называемое ложное алиби. С этой целью он распустил слух, что сюжет „Ревизора“ ему подарил Пушкин...»19. Однако юные герои этой занимательной книги не дают Гоголя в обиду. С помощью машины времени вызывают на допрос Пустолобова, главного героя комедии Квитки. Показания Пустолобова неопровержимо свидетельствуют о том, что он сознательно выдавал себя за ревизора, шел на обман, рассчитывая получить вполне конкретные выгоды и тем самым герой Квитки радикально отличался от Хлестакова. Все это, конечно, было известно и раньше. Никто из исследователей не подвергал сомнению гениальность Гоголя, подробно были изучены как сходства, так и различия обоих произведений. Тем не менее, вопрос о заимствовании сюжета Гоголем у Квитки-Основьяненко продолжает оставаться открытым.
Примечания
1. Галахов А. Д. Из «сороковых годов» // Гоголь в воспоминаниях современников. М., 1952. С. 403.
11. Блок А. Собрание сочинений. В 6 т. Т. 5. М., 1971. С. 285.
12. Ремизов А. М. Собрание сочинений. В 10 т. Т. 2. М., 2000. С. 609.
15. Лященко А. «Ревизор» Гоголя и комедия Квитки... С. 540.
18. Айзеншток И. Квитка // Литературная энциклопедия. Т. 5. М., 1931. Стлб. 168.
19. Рассадин С., Сарнов Б. В стране литературных героев. М., 1979. С. 120.