Гоголь о единстве славян

Обычно, затрагивая вопрос о славянофильских взглядах Гоголя, ссылаются на влияние семьи Аксаковых. Однако сближение писателя с Аксаковыми состоялось уже тогда, когда Гоголь как художник и мыслитель вполне сложился, а потому объяснять его глубокую осведомленность в славянской истории влиянием Аксаковых, очевидно, неправомерно. Обратим внимание на одно из малоизвестных гоголевских произведений. Это незавершенный очерк о славянах, создававшийся Гоголем еще к первой половине 1830-х гг. Малоизвестен этот очерк по нескольким причинам. Прежде всего потому, что статья Гоголя о славянстве не была завершена и впоследствии была использована самим писателем при создании цикла лекций по истории средних веков, читанных в Петербургском университете с осени 1834 г. Таким образом, в качестве отдельного произведения этот гоголевский очерк опубликован не был и тем самым остался как бы в тени. Долгое время сохранившиеся отдельные наброски и более или менее завершенный заключительный фрагмент очерка Гоголя о славянах публиковались в собраниях гоголевских сочинений в произвольном порядке, среди других исторических набросков писателя. Лишь в недавнее время обращение к гоголевским автографам позволило определить принадлежность к незавершенной статье о славянах восемнадцати набросков Гоголя. Впервые итог этой работы был представлен в подготовленном в 1994 г. девятитомном собрании сочинений Гоголя, а затем занял свое место в юбилейном Полном собрании сочинений и писем Гоголя в 17 томах 2009–2010 гг.

Главный пафос незавершенного гоголевского очерка составляет мысль о единстве славянских народов, а наиболее принципиальными положениями являются выводы о многочисленности, богатой одаренности, развитой мифологии, миролюбии и исконной оседлости славян, сравнительно с кочевыми азиатскими племенами; представление о том, что славяне являются коренными, самыми древними обитателями восточной Европы.

Само время создания статьи о славянах свидетельствует, что своими славянофильскими взглядами Гоголь был обязан не Аксаковым, не Погодину и не Шевыреву. Формирование славянофильских воззрений Гоголя относится к гораздо более раннему периоду. Искать истоки этих взглядов следует в устных беседах и сочинениях одного из гоголевских наставников — директора нежинской Гимназии высших наук Ивана Семеновича Орлая. Уроженец Карпатской Руси, И. С. Орлай самой своей судьбой, своей болью об отторжении части русского народа от общего корня оказал влияние на юного Гоголя. Именно мысли Орлая о единстве славянских земель, о губительности междоусобных раздоров отразились в содержании гоголевской «Страшной мести» и в «Тарасе Бульбе». Как выясняется, именно Орлай, ученый с мировым именем, бывший лечащий врач Императора Александра I, послужил впоследствии Гоголю прототипом «идеального» школьного наставника Александра Петровича во втором томе «Мертвых душ»¹.

«Ретивый славянофил» Орлай (как называл гоголевского учителя его одесский знакомый историк Н. Н. Мурзакевич²) был прямым сторонником воссоединения всех славянских народов с Россией. В своей статье «История о Карпато-Россах, или о переселении Россиян в Карпатские горы и о приключениях, с ними случившихся», — несомненно, известной Гоголю, — Орлай, в частности, писал: «Чем народ единоплеменнее и более усредоточен, тем он единомысленнее, сильнее и важнее; чем более находится между <н>им иноплеменных, тем более несогласий, неудачи в предприятиях... Поэтому-то гораздо полезнее народ одного племени усредоточить, нежели часть его переселять; гораздо выгоднее смежных единоплеменников соединить, нежели искать владений в отдаленности...»³. «История о Карпато-Россах...» Орлая привлекла внимание Н. М. Карамзина, который сделал ссылку на это сочинение в пятой главе первого тома «Истории государства Российского». Около того же времени Н. М. Карамзин писал А. И. Тургеневу: «Скажите от меня приветливое слово г. Орлаю. Желаю узнать его лично, как достойного человека»⁴. (Карамзин и Орлай действительно могли познакомиться: в то время Орлай служил ученым секретарем Медико-Хирургической академии в Петербурге.)

Судя по всему, и с «Историей государства Российского», в первом томе которой значительное место отводится славянской истории, Гоголь познакомился благодаря Орлаю. Как показывает текстологический анализ, для своих многочисленных выписок из «Истории...» Карамзина Гоголь пользовался изданием 1818 г. Именно при Орлае карамзинский труд выписывался для библиотеки Нежинской гимназии. И конечно, нежинским гимназистам было небезразлично встретить на страницах столь авторитетного труда имя любимого, по отзывам многих учеников, директора. Совсем недавно нежинскими учеными был опубликован документ, свидетельствующий о том, что десятый и одиннадцатый тома «Истории...» Карамзина были выписаны для библиотеки в феврале 1824 г.⁵ Самая первая сохранившаяся выписка Гоголя из Карамзина, сделанная около 1827 г.⁶, встречается в гоголевской «Книге всякой всячины...», начатой в Нежине. Еще целый ряд реминисценций из «Истории государства Российского» обнаруживается в классном сочинении Гоголя 1828 г., прямо посвященном вопросу о происхождении славян. Целый ряд набросков Гоголя к позднейшему незавершенному очерку о славянах также восходит к «Истории государства Российского»⁷.

Кстати сказать, впервые на то, что взгляды Орлая отразились в «Страшной мести» и в «Тарасе Бульбе», обратил внимание также один из представителей Карпатской Руси, а именно поэт, журналист и переводчик Евгений Леопольдович Недзельский, который с 1927 г. жил в Ужгороде. Именно в Ужгороде в 1932 г. вышла работа Е. Л. Недзельского «Очерк карпаторусской литературы», которая в гоголеведении осталась почти незамеченной. По словам Недзельского, Орлай, «впервые открыв для русской науки и общественности подлинный лик карпатороссов <...> оказал непосредственное влияние на своего воспитанника <...> Гоголя. Последний впервые в русской литературе заговорил о карпатороссах („Страшная месть“) и с большим вдохновением и пониманием сущности рассказал о религиозно-национальной борьбе западно-русских („Тарас Бульба“). Кроме статей и, вероятно, воспоминаний о рассказах Орлая, у Гоголя <в то время> и не могло быть материалов к познанию подъяремной Руси»⁸.

Именно русинам, или карпатороссам, в первую очередь и принадлежит заслуга в понимании славянофильской составляющей творчества Гоголя. Характерно, что за границей именно в Галиции «Тарас Бульба» стал впоследствии наиболее популярным произведением русской классики и неоднократно издавался без перевода. Именно галичанами был глубоко воспринят объединительный пафос гоголевской повести и услышано ее «песенное» начало⁹. В частности, галицким профессором Василием Романовичем Вавриком (1889–1970), одним из узников лагеря Талергоф, в котором погибли в годы первой мировой войны многие карпатороссы, позднее была написана работа «Народная песня в повестях Н. В. Гоголя» (1927)¹⁰.

Гоголевскому учителю, карпатороссу Орлаю, в полной мере были присущи и взгляды об объединительной роли русского языка для славянских народов. В 1825 г. Орлай писал: «Что ж касается до богатства Российского языка, то он без сомнения может почесться самым богатым. <...> А обширность языка Российского, судя по бесчисленному множеству Славян, в различных Государствах <...> поселившихся, до изумления может удивить иноплеменника, не ведающего об оной. Россиянин с одним Славяно-Русским языком может пройти от Петропавловского на Восточном берегу Камчатки порта <...> до Балтийского моря, отселе чрез Польшу в Австрийскую Монархию, где находится более четырнадцати миллионов Славян — с лишком две трети подданных сей Империи; оттуда вниз до Рагаузы¹¹, Венеции и даже до конца берегов Адриатического моря, не говоря уже о южных странах России, об Украйне, Малороссии, о жителях берегов Черного, Азовского и Каспийского морей...»¹².

Хорошо известно свидетельство младшего современника Гоголя писателя Григория Петровича Данилевского, что незадолго до смерти, Гоголь, занятый переизданием своих сочинений, говорил земляку Осипу Максимовичу Бодянскому: «Нам, Осип Максимович, надо писать по-русски <...>, надо стремиться к поддержке и упрочению одного, владычного языка для всех родных нам племен. Доминантой для русских, чехов, украинцев и сербов должна быть единая Святыня — язык Пушкина, какою является Евангелие для всех христиан, католиков, лютеран...»¹³.

По поводу последнего свидетельства распространено мнение, что будто бы характерно это высказывание лишь для «позднего» Гоголя и что в начале творческого пути такие взгляды не были ему присущи. Однако обращение к гоголевскому наследию решительно опровергает это расхожее мнение. Нельзя, к примеру, согласиться с заявлением комментатора «Тараса Бульбы» в предшествующем академическом издании И. Я. Айзенштока, который в 1937 г. утвержал, что будто бы лишь при создании второй редакции повести Гоголь «частично попадает под влияние славянофильских тенденций» и что будто бы этими якобы «новыми» для писателя «тенденциями» и объясняется создание знаменитой речи Тараса о товариществе¹⁴.

Именно среди ранних набросков Гоголя к его незавершенному очерку о славянах встречается следующее рассуждение: «...А народов славянских 60 народов <...>, а между народами теми множество наречий: русское, польское, богемское, крайнинское, кроатское¹⁵, боснийское, иллирийское, или долматское, луазицкое, или венедское и пр. Но корень всех этих языков — славянский язык. Было же время, когда все говорили одинаким славянским, так, как было время, в которое был один только язык немецкий — германский... <...> Честь сохранения славянского языка принадлежит исключительно русским»¹⁶.

Очевидно, что взгляды Орлая по славянскому вопросу Гоголь разделял с самого начала своей литературной деятельности. Беда лишь в том, что, как и славянский очерк Гоголя в целом, процитированный набросок о шестидесяти славянских народах остался практически неизвестен читателям. На долгое время этот отрывок был вовсе изъят из научного и читательского обихода. По каким-то причинам гоголевский набросок не был включен в предшествующее, 14-ти томное академическое издание сочинений Гоголя (в том исторических материалов, подготовленный к печати Г. М. Фридлендером), хотя в дореволюционной литературе этому отрывку были посвящены две авторитетные публикации. Этот «промах» советского литературоведения тем более чувствителен для науки о Гоголе, что выписка о числе славянских народов была использована самим писателем в статье «О движении народов в конце V века», завершенной в октябре 1834 г. (строки о «славянах, которые <...> разрослись в шестьдесят разных ветвей»).

Интересно в связи с этим обратить внимание на два письма Гоголя 1839 и 1840 г., в которых, как и в раннем славянском очерке, представления писателя о единстве славян проявились с очевидностью. Содержание этих писем нуждается в некотором пояснении. Еще в первой половине 1830-х гг. Гоголь писал о славянах, живших на территории Австрийской империи: «Славяне земли Немецкой с осьмого столетия были непрестанно утесняемы Германскими народами, наконец в XII ст<олетии> покорены ими совершенно...» Возвратившийся в 1839 г. вместе с Гоголем из-за границы историк и друг писателя Михаил Петрович Погодин в своем отчете о поездке по Западной Европе, представленном тогда С. С. Уварову (а через него — самому Императору), в свою очередь замечал: «В Австрийских владениях живет славян около 20 миллионов, почти вдвое больше, чем немцев, венгерцев, итальянцев вместе. <...> Австрия <...> боится более всего России, которой, без ее ведома, симпатизируют все славяне вплоть до Адриатического моря. Славяне смотрят на Россию, как волхвы смотрели на звезду с востока»¹⁷. В отчете Погодина говорилось даже о возможности создания «славянского федеративного государства» — с «Россией во главе»¹⁸. Эти воззрения нашли непосредственное отражение во второй редакции «Тараса Бульбы». Предсмертные слова Тараса о русском царе: «...подымется из Русской земли свой царь...», — прямо перекликаются с рядом положений погодинского отчета¹⁹.

К этому времени и относятся два гоголевских письма, в которых затрагивается славянская тема. Летом 1839 г. Гоголь, будучи в Вене, писал матери: «Триест — кипящий торговый город, где половина италианцев, половина славян, которые говорят почти по-русски — языком очень близким к нашему малороссийскому. Прекрасное Адриатическое море предо мною» (XI, 254). Нетрудно заметить, что это гоголевское высказывание прямо перекликается с цитированными словами Орлая о том, что «Россиянин с одним Славяно-Русским языком может пройти... даже до конца берегов Адриатического моря», а также со строками отчета Погодина о симпатии к России «всех славян вплоть до Адриатического моря».

Не менее примечательно письмо, отправленное Гоголем Погодину год спустя, в 1840 г., из Рима. Насколько нам известно, в гоголеведении строки этого письма никогда не комментировались: «Я выехал из Москвы хорошо, и дорога до Вены по нашим открытым степям тотчас сделала надо мною чудо» (письмо 17/29 октября 1840 г.; курсив наш. — И. В.). То есть в письме к Погодину, к единомышленнику, земли от Бреста до Вены (а это Варшава, Краков, Брно) Гоголь откровенно называет нашими: «...дорога до Вены по нашим открытым степям...». Очевидно, что за этим высказыванием также стояло ни что иное как давнее, давно выношенное писателем сознание единства всех славянских земель и народов, вопреки политическим разделениям.

Примечания

1. Подробнее см.: Виноградов И. А. «Необыкновенный наставник»: И. С. Орлай как прототип одного из героев второго тома «Мертвых душ» // Новые гоголеведческие студии. Симферополь; Киев, 2005. Вып. 2 (13). С. 14–55.

2. Мурзакевич Н. Н. Автобиография. СПб., 1889. С. 79.

3. Орлай. История о Карпато-Россах, или о переселении Россиян в Карпатские горы и о приключениях, с ними случившихся // Северный Вестник. 1804. № 9. С. 293.

4. Саитов В. И. Письма Н. М. Карамзина к А. И. Тургеневу // Русская Старина. 1899. № 1. С. 221.

5. Жаркевич Н. М., Кирилюк З. В., Якубина Ю. В. Летопись жизни и творчества Николая Гоголя. Нежинский период (1820–1828) // Гоголеведческие студии. Нежин, 2002. Вып. 8. С. 59.

6. Выписка из Карамзина объединена Гоголем в одно целое с выпиской из книги «Барон Мейерберг и путешествие его по России» (СПб., 1827).

7. См.: Виноградов И. Н. В. Гоголь — читатель «Истории государства Российского» Н. М. Карамзина. К постановке проблемы // Dissertationes Slavicae. Slavistische Mitteilungen. Материалы и сообщения по славяноведению. Acta Universitatis Szegediensis. Sectio Historiae Litterarum. XXII. Szeged, 1997. C.123—139; Виноградов И. А. Гоголь — художник и мыслитель: Христианские основы миросозерцания. М.: ИМЛИ РАН, Наследие, 2000. С. 89–104.

8. Недзельский Е. Очерк карпато-русской литературы. Ужгород, 1932. С. 112; см. также: Линтур П. В. Влияние русской литературы на творчество закарпатских писателей XIX века // Науковi записки Ужгородського державного унiверситету. 1956. Т. 20. С. 140–141; Шультейс Э., Тарди Л. Главы из истории русско-венгерских медицинских связей. М., 1976. С. 205; Iсторiя мiст i сiл Української РСР. В 26 т. Закарпатська область. Київ, 1969. С. 700; Байцура Т. Закарпатоукраинская интеллигенция в России в первой половине XIX века. Братислава, 1971. С. 120; Чумак Т. М. Исторические реалии в повести Н. В. Гоголя «Страшная месть» // Вопросы русской литературы. 1983. Вып. 2 (42); Жаркевич Н. М. Нежинский период жизни Н. В. Гоголя и становление его исторических взглядов и интересов. (К постановке проблемы) // Наследие Н. В. Гоголя и современность. Нежин, 1988. Ч.1. С. 8; Виноградов И. А. Религиозное образование Гоголя в Нежинской гимназии высших наук // Н. В. Гоголь и Православие. М.: Отчий дом, 2004. С. 260–264. Добавим, что в работе над «Тарасом Бульбой» Гоголь, как известно, пользовался собранием «галицко-русских» песен В. Залесского, изданным в 1833 г. во Львове (Piesni polskie i ruskie ludu galicyjskiego. Z muzyka instrumentowana przez Karola Lipinskiego. Zebral i wydal Waclaw z Oleska. We Lwowie, 1833). Вероятно, интересом к галицкой песне Гоголь также был обязан Орлаю (подробнее см.: Неизданный Гоголь. Издание подготовил И. А. Виноградов. М., 2001. С. 495–498). При этом несомненно и то, что своими убеждениями в необходимости единства славянских земель сам гоголевский наставник был обязан не своим либеральными или научным взглядам — и, конечно, не принадлежностью его к масонству, но самому своему происхождению — непосредственному переживанию трагической судьбы своего народа — отторгнутых от России единоплеменников. — Космополитическое масонство использовало естественное стремление славян к единению в прямо противоположных целях — в частности, для отторжения от России Южной Руси. В этом направлении, в частности, и действовала связанная с польскими националистическими кругами киевская ложа «Соединенных Славян», главой которой был В. Л. Лукашевич, получивший в 1821 г. степень тамплиера (храмовника) от капитана польских войск Ф. Маевского (см.: Декабристы. М., 1988. С. 279), а членами — осужденные в 1830 г. по «делу о вольнодумству» преподаватели нежинской Гимназии высших наук К. В. Шапалинский и И. Я. Ландражин (см.: Ульянов Н. И. Происхождение украинского сепаратизма. М., 1996. (Репринтное воспроизведение изд. 1966 года; Нью-Йорк; Мадрид.) С. 151–155). Живое чувство сострадания к своему народу Орлай, по-видимому, и передал Гоголю, создавшему впоследствии «Тараса Бульбу», а также всем троим своим сыновьям (один из которых, Андрей, учился в Нежинской гимназии), которые все стали офицерами русской армии, дослужившись до звания полковников. Очевидно, что из тех понятий и познаний, какие мог дать своим воспитанникам Орлай, Гоголь сумел почерпнуть в его «многосторонней» личности самое важное, — не поддавшись при этом иным, неблагоприятным влияниям.

9. См.: Бендасюк С. Ю. Николай Васильевич Гоголь. Его жизнь и сочиненiя. (Изданiя Общества им. Михаила Качковского. Ч. 402. Июнь 1909.) Львов, 1909. С. 36, 59–62; <Приветственный адрес> Древнепрестольной Москве, воздвигшей юбилейный памятник величайшему русскому национальному писателю Н. В. Гоголю, от учено-литературного Общества «Галицко-Русской Матицы» во Львове земной поклон и братский привет // Гоголевские дни в Москве. М., 1909. С. 262.

10. Ваврик В. Народная песня в повестях Н. В. Гоголя // Наука. 1927. № 5/6. С. 134–142; отд. изд. — Львов, 1928.

11. Рагауза, Рагуза (Ragusa) — ныне Дубровник, город в Хорватии.

12. <Орлай И. С.> О необходимости обучаться преимущественно отечественному языку и нечто о обучении языкам иностранным // Записки, издаваемые от Департамента Народного Просвещения. 1825. Кн. 1. С. 323–324.

13. Данилевский Г. Знакомство с Гоголем // РГАЛИ. Ф. 169. Оп. 1. Ед. хр. 5; опубл: Данилевский Г. П. Знакомство с Гоголем. (Из литературных воспоминаний) // Исторический Вестник. 1886. № 12. С. 479; Данилевский Г. П. Знакомство с Гоголем // Соч. СПб., 1901. Т. 14. С. 99.

14. В комментариях к изданию И. Я. Айзеншток отмечал, что, «подготавливая и обрабатывая вторую редакцию повести, Гоголь частично попадает под влияние славянофильских тенденций. В несомненной связи с этими новыми для него тенденциями он наново пишет вторую речь Тараса к запорожцам — о товариществе; основной мотив этой речи: особые свойства „русской души“, „русского чувства“. <...> Одновременно Гоголь работал над римской редакцией „Мертвых душ“, где уже появляется известное обращение к Руси-тройке» (Гоголь Н. В. Полн. собр. соч.: В 14 т. <Л.>: Изд-во АН СССР, 1937. Т. 2. С. 725–726).

15. Кроатское — хорватское.

16. Гоголь Н. В. Собр. соч: В 9 т. М., 1994. Т. 8. С. 30.

17. Погодин М. П. Письмо к Министру народного просвещения, по возвращении из путешествия по Европе в 1839 году // Погодин М. П. Историко-политические письма и записки. М., 1874. С. 21–25. См. также: Барсуков Н. Жизнь и труды М. П. Погодина. СПб., 1892. Т. 5. С. 330–334.

18. Погодин М. П. Письмо к Министру народного просвещения, по возвращении из путешествия по Европе в 1839 году. С. 24.

19. Гус М. С. Гоголь и николаевская Россия. М., 1957. С. 224.