Мифологические номинации в творчестве Н. В. Гоголя

Языковая картина мира Николая Гоголя представлена широким спектром мифологических номинаций — лексем, которые обозначают персонажей славянской мифологии.

Маскулизированная система мифологического континуума в произведениях писателя репрезентирует образы нечистиков мужского рода. Показательно, что в гоголевском тексте широко использована мифономинация «черт». Например: — Видно, правду говорят люди, что у девушек сидит черт, подстрекающий их любопытство (52); От черта не будет добра, — поговаривали все в один голос (45). Часто мифолексема «черт» формирует фразеологическую единицу, выступая при этом лексико-семантическим центром словесного образа: Черт с тобою! Давай креститься!.. (48); Черт его знает! (49).

Языковой уровень произведений Н. В. Гоголя репрезентирует синонимический ряд демонологических наименований, центральной в котором выступает мифолексема «черт». Пандемониум представлен в языковой картине мира писателя мифономинациями, которые в разных контекстах актуализирует различные смысловые семы. Например: Но все бы Коржу и в ум не пришло что-нибудь недоброе, да раз — ну, это уже и видно, что никто другой, как лукавый дернул, — вздумалось Петрусю, не обсмотревшись хорошенько в сенях, влепить поцелуй, как говорят, от всей души, в розовые губы козачки, и тот же самый лукавый, — чтоб ему, собачьему сыну, приснился крест святой! — настроил сдуру старого хрена отворить дверь хаты (39). В данном контексте мифономинация «лукавый» актуализирует сему ‘хитрый’; эта конситуация осложнена эвфемистическим высказыванием («собачий сын»), стилистически маркированным как ‘ругательное’.

Синонимом в пандемонологическом континууме выступает мифономинация «дьявол» как репрезентант устрашающей и злой нечистой силы: Дьявол! — закричал Петро. — Давай его! на все готов! (40) — в данном контексте звучит мотив продажи души человека дьяволу как верховному божеству нечистой силы.

Абсолютным синонимом мифолексемы «черт» выступает мифологическая демонологическая номинация «сатана» в произведениях Н. В. Гоголя, например: Узнали, что это за птица: никто другой, как сатана, принявший человеческий образ для того, чтобы отрывать клады (47).

Синонимом в мифономинациях текстовой структуры Н. Гоголя выступает демонологема «шельма»: — Хотелось бы мне знать, какая это шельма похваляется выдрать меня за чуб! — тихо проговорил Левко и протянул шею, стараясь не проронить ни одного слова (58).

В произведениях Н. В. Гоголя мифолексемы выступают с негативной коннотацией. Интертекстуально демонологические номинации имплицитно выражают разные смысловые оттенки семантической матрицы гоголевского текста. С одной стороны, нечистики выступают злой, враждебной человеку силой (например, В тот самый день, когда лукавый припрятал к себе Петруся, показался снова Басаврюк; только все бегом от него (47); а с другой, — они вызывают у человека жалость, даже насмешку: ... Отец Афанасий ходил по всему селу со святою водою и гонял черта кропилом по всем улицам (48); ... и черт, — нечего бы и вспоминать его, собачьего сына, — ... всхлипывал жалобно в своей конуре... (48).

Прозаический текст Н. В. Гоголя содержит описательные обороты, с помощью которых перифрастически определяется демонологическое существо. Например: — Откуда, как не от искусителя люда православного, пришло к нему богатство? (45). Перифраз деиктически обозначает демонологему. В данном перифрастическом высказывании смыслообразующей единицей выступает лексема «искуситель», которая актуализирует одну из сем широкой семантической матрицы демонологических номинаций — ‘тот, кто заставил человека совершать злые, плохие, нечестивые поступки’. Стилистически данный перифрастический оборот функционально нагружен. По народным представлениям, нечистики часто искушают людей через богатство, поэтому синтагматически данная перифрастическая единица («искуситель люда православного») соединяется с именем существительным «богатство».

Феминизированная система демонологического континуума репрезентирована на языковом уровне в произведениях Н. В. Гоголя мифолексемами «ведьма», «чертовка», «яга». Наиболее распространенной в романтической тексте писателя выступает мифологическая номинация «ведьма». Например: Угадала бедная панночка, что мачеха ее ведьма и что она ей перерубила руку (53); Но ведьма и тут нашлась: оборотилась под водою в одну из утопленниц и через то ушла от плети из зеленого тростника, которою хотели ее убить утопленницы (53); Рассказывают еще, что панночка собирает всякую ночь утопленниц и заглядывает поодиночке каждой в лицо, стараясь узнать, которая из них ведьма; но до сих пор не узнала (53).

Мифолексема «ведьма» в гоголевском тексте содержит ярко выраженную негативную коннотацию. Ведьма в тексте Николая Гоголя — это страшная, губительная нечистая сила женского подобия. Поэтому синтагматически данная мифономинация формирует семантический центр контекста, который определяет глубокий метатекст произведений Н. В. Гоголя. Например: Погубила ведьма грешную душу твою! (53); Ведьма топнула ногою: синее пламя выхватилось из земли; середина ее вся осветилась и стала как будто из хрусталя вылита; и все, что ни было под землею, сделалось видимо как на ладони (43); Ведьма, вцепившись руками в обезглавленный труп, как волк, пила из него кровь... (43); «Нет, не видать тебе золота, покамест не достанешь крови человеческой!» — сказала ведьма (42); Ведьма вырвала у него цветок из рук, наклонилась и что-то долго шептала над ним, вспрыскивая какою-то водою (42).

На языковом уровне функционирование феминизированных мифономинаций определяется заменой основной единицы синонимического ряда (мифолексема «ведьма») на синонимы: «Не бесись, не бесись, старая чертовка!» — проговорил Басаврюк (42); «Насилу воротилась, яга!» — проворчал он сквозь зубы (42).

Характерным для творческого наследия Н. В. Гоголя есть функционирование эвфемистических сочетаний, которые обозначают мифосущества. Показательно, что эвфемизмы содержат идею плюрализма (множественности) пандемонологического континуума славянской мифологии. Эвфемистический оборот образуют апеллятивы, которые образно обозначают всех нечистиков, в сочетании с именем прилагательным «нечистые». Атрибутив подчеркивает одно из свойств, которые определяют пандемониум языческой мифологии — демонологические мифосущества нечистые, злые, недобрые. Например: ... а как клады не даются нечистым рукам, так вот он и приманивает к себе молодцов (47); ... а ведь еще не так давно ... как мимо развалившегося шинка, который нечистое племя долго после этого поправляло на свой счет, доброму человеку пройти нельзя было (48); ... все нечистые духи полетят стремглав и кучами попадают в пекло (51).

Интертекстуально эвфемистическое высказывание может образовывать атрибутив «нездешний», в котором актуализируется сема ‘принадлежность не к этому миру, миру людей, а по-ту-стороннему бытию’: Много будет на них цветов разных; но сохрани тебя нездешняя сила вырвать хоть один (41).

Таким образом, идиолект Николая Гоголя характеризуется использованием номинаций, которые обозначают мифологические существа. Мифолексемы в языковой картине мира писателя определяют метатекст восприятия языческого бытия и маркируют стилистические потенции гоголевских произведений в силу выявления мифологичности вербально-образного комплекса прозаического текста.

Литература

1. Гоголь Н. В. Вечера на хуторе близ Диканьки. Миргород. — М.: Художественная литература, 1982. — 430 с.